ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова Страница 28

И она не пошла на работу, потому что действительно заболела. Температура тридцать восемь, горло, насморк — все признаки простуды были налицо.

Врач выписала больничный на три дня. Но сама-то Лариса точно знала, что это — никакая не простуда. Просто она пережила такие сильные эмоции, что организм с ними не справился и дал сбой.

«Что ж это я раскисла, — ругала себя молодая женщина, — надо, значит, завязывать с диетами, и до лета отложить один голодный день в неделю, а, может, и попить каких-нибудь хороших витаминов».

Но это она сама себя так наставляла и успокаивала, понимая, что дело вовсе не в витаминах.

— Эко прынец скрутил тебя и не отпускает, хоть сам ускакал на своем коне, — посочувствовала тетка Катерина племяннице, которой продлили больничный еще на несколько дней по причине сильной слабости. — Вот те розы и морозы. А вот — и брошечки с позолотой. Слаба ты, Ларка. А, может, попроще прынца кого тебе надо? Перетрусила тебя любовная лихорадка. Гляди, теперь бледную немочь не заработай.

— Это что еще за пугало такое? — не без иронии поинтересовалась племянница.

— Смейся, смейся, грамотная над неграмотной теткой, а простых вещей не знаешь, — сказала родственница назидательно. — Болезнь благородных барышень это называется, если по-простому, по-народному-то. А если по медицине, так это малокровие.

— Тетка, умоляю, ты меня уморишь, — застонала Лариса.

— Нет, это ты сама себя уморить хочешь. Доголодалась уже. Вон зеленая вся, ни кровинушки в лице. Тебе мяса есть надо побольше: железо в нем содержится. И пить понемногу подогретое красное виноградное вино. Оно и кровь улучшает, и тоску твою разгонит. Вот что тебе надо, а не таблетки глотать. Всё, — сказала генеральша строго, — теперь я твоей диетой займусь. Не отвертишься.

И решительно направилась на кухню готовить говяжьи отбивные.

Надо отдать должное генеральше. На ноги Ларису она поставила. Но тоску не разогнала. Даже подогретым красным виноградным вином, хотя на уровне физиологическом, конечно, оно гемоглобин крови, наверняка, ей повысило.

Но, по большому счету, в смысле окончательного выздоровления Ларисы всё это было, конечно, не то, не то… Потому что после отъезда Михаила на молодую женщину напала жуткая депрессия.

Хандра с ней случалась и раньше, и неожиданные перепады настроения бывали, но такого… И всё это по причине несовпадения желаний и возможностей. Хотя Михаил сразу же позвонил по приезду в Ленинград, и опять приглашал ее в гости. Но она заболела, и он пообещал, что обязательно приедет в Москву, чтобы встретиться с ней еще до начала своего длительного заграничного турне. А потом… Потом пианисту просто изменили график гастролей, и пришлось ему уехать в Прагу не через месяц, как планировалось, а уже через пару недель после их расставания.

«Всё правильно, жизнь продолжается, — думала Лариса, когда держала красивую открытку от Михаила с видами Праги и уже знала, что следующая будет из Австрии. — Но отчего же мне так плохо, и когда же меня, наконец, отпустит этот депресняк? Ведь, я съела уже почти все мамины успокоительные таблетки».

Но самое печальное в этом было то, что женщина понимала всё. Ведь сама себя не перехитришь и не обманешь. «Ах, встретился бы ей Мишель вот такой, как сейчас, когда ей было лет двадцать! И сразу бы в омут с головой!»

И какой мужчина ее замуж позвал! Вот именно — какой… Обмануть его ожидания Ларисе меньше всего хотелось бы. Ну, поехала бы она за ним в город на Неве, а дальше что? Ну, стала бы корреспондентом ленинградского отделения ТАСС… Хотя, при такой гастрольной его жизни можно было бы, пожалуй, даже не уезжать и из родительского дома.

Ну, не жена она Ладушка, которая будет печь оладушки и выглядывать муженька в окошко: когда же он вернется после гастролей и ее осчастливит. Да и не жизнь это вовсе. Только ревностью изводить себя. Сколько соблазнов для такого красавца, все женщины мира его — только пальцем помани! Нет, замуж — это значит быть вместе, рядышком.

А применительно к Михаилу это означало бы: всё оставить и следовать за ним. И быть ему женой и мамой, нянькой и служанкой. В плохих гостиницах варить кашку по утрам, по вечерам делать ванночки и массажики ручкам пианиста. Быть замужем за Михаилом — это значит СЛУЖИТЬ ему. Готова ли она на такую жертву? Ну, хорошо, если не жертву, то хотя бы на такую роль?

Ведь, в конце концов, в замужестве с Михаилом были бы не только обязанности, но и масса приятностей и возможностей, одна из которых — мир посмотреть. Впрочем, разве дело в странах мира! Профессия у нее какая… Разве зря она училась? Ведь она — корреспондент главного информационного агентства страны, и зарубежные командировки — это часть ее работы. Правда, пока есть некоторые нюансы… Короче, дело не в загранице вовсе, которую мог бы показать ей Михаил.

А дело в том, что в двадцать лет она бы помчалась за ним, сломя голову. А вот почти в тридцать… Потому что аналитический ум взрослой женщины подсказывал, что не может человек: мужчина или женщина, неважно — долго играть не свою роль. Отсюда многие конфликты и разлады, печали и разводы.

И она не была уверена, что СЛУЖИТЬ Михаилу — это именно ее роль. А значит… Значит, их брак был бы обречен. Лучше бы было ей этого не понимать — и в омут с головой! Но, ведь, понимает. И поэтому — нельзя. Поэтому — не разрешает себе думать об этом даже.

И, уж если честно, как на духу признаться, она и сама была бы не прочь, чтобы ей тоже кто-нибудь послужил… А еще ее пугало одно обстоятельство. Она считала, что до аристократичного Михаила ей всё время надо будет тянуться «на цыпочках»: и в музыкальном образовании, и в манерах, и в эмоциях, постоянно контролируя себя и помня о «сохе».

А еще она вспоминала красивую историю о крепостной девочке Божемиле. Только сейчас эта история представлялась несколько в ином ракурсе. Она вспоминала почему-то еще и о той женщине, которая была женой князя-генерала. И не могла не думать, что же должна была чувствовать она, когда ее муженек привез пятнадцатилетнюю красотку, родившую ему наследника? Неужели радоваться? Или грустить о том, что успела родить только двух дочерей? Князь, ведь, прожил долгую жизнь, а вот княгиня умерла через десять лет после той истории. Кто знает, что подтачивало ее изнутри — обида, ревность?