Какая еще любовь? - Кейси Майклз Страница 28

Доминик слышал, как они звонко и беззаботно хохочут. Снова потер ноющий живот и решил, что он — самый одинокий человек в мире… И как это, черт подери, получилось?

— Привет, дядя Ник! — прокричала Лиззи, когда они подошли к террасе. — У тебя живот болит?

Доминик посмотрел вниз, на плотно прижатую к животу ладонь, и быстро сунул руку в карман.

— Ничего подобного. Я просто изображаю Наполеона.

— Чего?

— Все в порядке, Эл. Вычеши как следует эту дворнягу.

— С чего вы взяли, что Руфус дворняга, дядя Ник? Мама говорит, что это очень по… по-ро-до-ви-та-я собака.

— Породистая, — поправила Молли, поднявшись по ступенькам. Она наклонилась и потрепала Эла по волосам. — В этом никто не сомневается. А у вас, молодой человек, весь язык синий. И губы тоже.

— Ну, если только ты не оставил мне синее мороженое… — Не договорив, Лиззи рывком открыла дверь и бросилась на кухню.

— Эл, — позвала Молли, взяв мальчика за подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — Скажи честно: ты оставил ей синее мороженое?

Эл кивнул, но взгляд отвел.

— Там есть одно синее, последнее.

— Вот что значит настоящий брат, — подмигнула Молли Доминику. — А теперь самый важный вопрос, Эл. Она сможет его найти?

Мальчик густо покраснел и поднялся.

— Может, ей показать? Оно за лотком для мороженого… застряло, понимаете? — Он с надеждой посмотрел на Молли. — Я думаю, оно само туда упало, правильно?

— А как же иначе? — согласилась Молли. — Но с тебя на сегодня мороженого хватит. Миссис Джонни говорила, что ужин будет рано, а сейчас почти пять.

Доминик проводил племянника взглядом, и практически в тот же самый момент из глубины дома донесся вопль Лиззи: «Малыш Тони, ты свинья! »

— Как ты догадалась, что он припрятал последнюю порцию? — спросил он у Молли. Она присела на верхнюю ступеньку и принялась собирать клочья шерсти Руфуса.

— Я уже объясняла, что сама когда-то была ребенком. А ты разве не был? Ты снова это делаешь.

— Что делаю?

— Трешь рукой живот. Больно?

Доминик опять отдернул руку.

— Да нет, горит немного, и все. Нужно принять еще таблетку.

— Лучше засунь маму Билли в мешок и отправь в Тимбукту. — Молли поднялась, держа в руках огромный ком собачьей шерсти. — И всех остальных в придачу. Лиззи рассказала, что ты должен три недели отдыхать, а не работать.

— Нечего Лиззи выбалтывать семейные тайны, — возразил Доминик. Он снял с волос Молли клок собачьей шерсти. — Кстати, если уж Тони с Элизабет так хотели, чтобы я отдохнул, могли бы забрать с собой чертовых детишек.

— Это точно. Если ты и дальше будешь так обращаться с племянниками, лучше им держаться от тебя подальше, — ответила Молли, делая шаг в сторону, чтобы обойти его.

Но Доминик придержал ее за руку.

— Эй, между прочим, я нанял им тебя.

Молли выразительно закатила глаза.

— Вот-вот. Самое простое решение. Кого-нибудь нанять.

— Всю эту нервотрепку с детским центром и тобой ты называешь «простое решение»? — покачал головой Доминик. — Да вы у меня десять лет жизни отняли.

— Если ты этим надеялся меня оскорбить, то ничего не вышло. Я не собираюсь бросать детей, Доминик, по крайней мере, пока не вернутся их родители и не спасут их от тебя.

— Что-то я не совсем понимаю. Может, я держу их взаперти в чулане? Или не подпускаю к телевизору? В чем дело?

— Ты все время даешь им понять, что они путаются под ногами.

Доминику показалось, будто каждый нерв в его теле натянулся и даже вибрирует от напряжения. Что с ним такое? Злость? Вина?

— Они в самом деле путаются у меня под ногами, черт вас всех возьми. Ты не слышала, что творится с Синарой? У меня и так проблем по горло.

— А кто их создал, эти проблемы? Если бы ты не стал устраивать здесь подпольных репетиций, пока твой брат не видит, не привез всех сюда, ничего бы не случилось. Общался бы с племянниками.

— Общался? Это еще что значит? Каждый день поливать друг друга из водяных ружей?

— Почему нет? Для начала. — Вдруг Молли как-то съежилась, опустила плечи. — Не бери в голову, Доминик. Это все должно происходить естественно. Дети сами разберутся, поверь. Или ты хочешь быть с ними, или нет.

Доминик выпустил ее руку и отошел в дальний угол террасы. Какого черта она за ним увязалась? Он хочет побыть один. У него болит голова. Не просто болит — раскалывается.

— Прости. — Молли положила руку ему на плечо. — Просто мне совсем некстати вспомнились кое-какие эпизоды из собственного детства, вот я на тебя и набросилась. Ты не отец. Ты просто ДЯДЯ.

Доминик обернулся. Глаза Молли подозрительно блестели.

— Разве родители спихнули тебя на руки няне?

— Как только врач перерезал пуповину. А чего зря терять время? — Улыбка Молли была, пожалуй, чересчур сияющей. — Я уже поняла, какие отличные родители достались Элу и Лиззи. Мне только непонятно, почему они так переживают за тебя. — Она поймала руку Доминика и приложила к его животу. — Если ты немедленно не прекратишь хвататься за живот, я тоже начну волноваться. Ты уверен, что у тебя все нормально?

— Все хорошо. Наверно, съел что-нибудь, — сказал Доминик и сам себе не поверил. И Молли тоже не поверила. — Я уже принял две таблетки… Думаешь, третья поможет?

— Не знаю. — Она усадила его в одно из стоявших на террасе кресел. Точнее, впихнула силой. — Думаю, надо вызвать доктора, какой-то ты бледный.

— Это от испуга. — Доминик попытался улыбнуться. — Когда ты так на меня смотришь, у меня поджилки трясутся. — Сердце бухало у него в груди, как паровой молот, и это не добавляло голосу убедительности. К тому же Доминика вдруг стало подташнивать.

— Ты весь мокрый. — Молли присела рядом с ним на корточки.

— Сегодня адская жара. Как вспотеть? — с вызовом спросил он не столько у Молли, сколько у собственного организма. Который что-то пошел вразнос, и чем дальше, тем больше.

— Помолчи, я пытаюсь вспомнить симптомы. Ты чувствуешь левую руку? А челюстью можешь пошевелить? Тошнит?

— Сердечного приступа у меня нет, — решительно произнес он, пытаясь встать. Сердце прыгало в груди, как мячик. Он уже почти встал, как вдруг голова закружилась и Доминик рухнул обратно в кресло. — Черт!

— Подожди. Не шевелись. Я сейчас… — И Молли помчалась в дом. Дверь за ней с грохотом захлопнулась.

Доминик и не думал шевелиться. Он изо всех сил гнал от себя воспоминания об отце, который умер в пятьдесят шесть лет от обширного инфаркта. «Спокойно, мне только тридцать восемь. Я еще слишком молод, мне еще жить да жить». Доминик нервно сглотнул и постарался сконцентрироваться на дыхании.