Кафе «Поющий енот» - Евгения Перова Страница 28

– А! Так ты реставратор?

– Можно и так сказать.

– Интересно!

– Наверно.

Он вздохнул и спросил:

– Скажи, пожалуйста, что ты предпочтешь: переночевать здесь или отправиться домой? Если последнее, я вызову тебе такси.

– Лучше вызвать такси.

– Хорошо, тогда я поищу какую-нибудь одежду для тебя. Все мое будет тебе, конечно, велико, но что делать.

Да, все было катастрофически велико, так что выглядел я как какой-нибудь бомж. Правда, очень чистенький. Еще счастье, что размер ноги у нас оказался одинаковым.

– Спасибо, – сказал я.

– Да не за что.

– Ты натурально спас меня.

Мы стояли на крыльце, ожидая такси. Дождь уже перестал.

– Мы увидимся еще? – спросил я.

– Конечно. Ты должен вернуть мне кроссовки. Они совершенно новые. Одежду можешь выбросить.

– Вот еще! Все верну в целости и сохранности.

– Вот моя визитка. Позвони.

– Еще раз спасибо!

Повинуясь неожиданному порыву, я обнял Ивана, быстро сбежал по ступенькам и запрыгнул в подъехавшее такси. Дома я первым делом изучил визитку: «Мастер Иван. Новая жизнь старых вещей» – было написано на ней. И телефон. «Мастер Иван» – интересно, это на самом деле его фамилия или прозвище? Или просто констатация факта: я – мастер. Очень интересно.

Постепенно я завершил все свои дела, дописал картину, покрыл ее лаком и вставил в раму. Потом тщательно упаковал и отправил Ромеро – на адрес выставочного зала. Больше мы с ним не виделись никогда – он умер спустя полгода после нашей встречи. Я узнал об этом из новостей.

С Иваном мы встретились еще несколько раз – он очень меня интересовал, даже интриговал. Удивительный человек. И так вовремя мне встретился! Иван словно заменил Теодора… Нет, не так! Заменить Теодора невозможно, эта рана не заживет никогда. А Иван оказался пластырем на рану. Пластырь с бальзамом. Я так и не узнал, сколько ему лет, есть ли семья и что он пережил, прежде чем стать таким, каков он сейчас. Рядом с ним мне было очень спокойно, и, уходя, я уносил это спокойствие с собой, словно драгоценный подарок. А при расставании Иван подарил мне маленький овальный медальон на цепочке. Вернее, дал выбрать из нескольких. Внутри оказалась тонкая свернутая бумажка, на которой бисерным почерком было написано: «Ты не можешь изменить этот мир, но ты можешь стать причиной того, что этот мир меняется». Я прочел, изумился, потом прочел еще раз…

– Кажется, я понял.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Иван.

– А у меня нет для тебя подарка!

– Это не страшно. Знаешь такого актера – Робина Уильямса?

– Да, конечно! Снимался в комедиях!

– Он однажды сказал: «Не знаю, какую ценность я представляю в этой Вселенной, но я точно знаю, что сделал некоторых людей счастливее, чем они были бы без меня. И пока я это знаю, я так богат, что больше мне не надо». Я тоже богат.

Мы расстались, не зная, увидимся ли вновь. Но мне очень хотелось познакомить Ивана с Иоландой! У них много общего, мне кажется. И только в самолете, возвращаясь к Иоланде и Нику, я вспомнил, что Робин Уильямс, сказавший такие прекрасные слова и живший на «Вилле Улыбок», страдал от тяжелой депрессии и покончил с собой. У меня заныло сердце, и я твердо решил, что буду часто навещать Ивана. Так часто, как только смогу.

И еще я понял, как мне себя вести с Рэйвеном: надо быть честным. Никаких игр, никакого кокетства или притворства. А для начала надо стать честным с самим собой: нравится мне Рэйвен? Нравится. Хотел бы я завести с ним серьезные отношения? Нет. И несерьезные – тоже нет. С этим я справлюсь. Но как справиться с тем, что я нравлюсь ему? Надо подумать. Он сложный мальчик. Творческая натура, что делать! Но я-то уже перерос тот уровень, когда кидаешься на шею всякому, кто тобой заинтересовался. Надеюсь, что перерос. И надеюсь, что смогу стать причиной того, что этот мир меняется. Не зря же мне досталась бумажка именно с этим текстом.

Семья приняла меня как родного. Только Зинуля как-то напрягалась и ежилась, но я знал, в чем дело.

– Послушай, – сказал я ей, выбрав подходящий момент. – Ты зря так ко мне относишься. Я тебе не враг и не соперник. Между мной и Рэйвеном никогда ничего не будет, кроме простой дружбы, да и то не факт.

– Он тебе не нравится?

– Он меня интересует. Прежде всего как музыкант. Но… Понимаешь, это раненая птица. Что-то его гложет изнутри. И я не уверен, что смогу ему помочь – не сделать бы хуже. Может быть, постепенно он отогреется среди нас. Посмотрим.

– Если бы ты не был таким красавчиком!

– Ну извини! – усмехнулся я. – Я ж не нарочно.

Зинуля невольно улыбнулась:

– Ладно, я поняла.

– Хочешь совет?

– Ну?

– Не висни на нем. Если вам суждено быть вместе, это произойдет. А если нет – смирись.

– Да знаю я… Спасибо.

– Обращайся, если что.

И мы разошлись по своим делам. Но как я ни осторожничал, мне все же пришлось вникнуть в душевную смуту Рэйвена. Общались мы с ним не очень часто, и я старался выдерживать ровный дружелюбный тон, но Рэйвен порой срывался и грубил мне. В его присутствии я чувствовал себя словно под лучом прожектора, так напряженно Рэйвен за мной следил, пытаясь это скрывать. В один из дней я задержался в кафе, занимаясь отчетами и договорами. За окнами шумел надоедливый дождь, а я сидел за столиком Теодора у зеленой лампы, в тепле и уюте. Вдруг кто-то постучал в дверь. Я обернулся – это был Рэйвен, совершенно мокрый. Я впустил его и пошел готовить чай.

– Как ты тут оказался в такое время? – спросил я.

– Случайно… Шел мимо…

– Шел мимо в первом часу ночи?

– Ну, не случайно. Как думаешь, можно мне тут переночевать?

– Тут?

– В подсобке есть лежанка.

– А что, больше тебе ночевать негде? Эта лежанка только Квану по росту подходит.

– Больше негде. Я ночевал у одних, но больше нельзя.

– У тебя нет своего дома?

– Есть, но… В общем, я поссорился с родителями.

Я вздохнул: примерно чего-то такого я и ожидал. Подумал немножко… Может, попробовать сразу расставить все точки над «i»?

– Значит, так! – решительно произнес я. – Ты можешь переночевать у меня. Но есть два условия.

– Какие?

– Во-первых, ты мне расскажешь, что случилось, хорошо?

Рэйвен подумал, поморщился и кивнул:

– Ладно. А что второе?

– Во-вторых, ты просто переночуешь – и все. Не надейся ни на что другое, понял?