Чувственный рождественский сюрприз - Дженнифер Фэй Страница 28

– Более трехсот.

– Немало!

– Думаю, я унаследовала интерес к старому кино от своей матери. Когда‑то она собирала видеокассеты с черно‑белыми картинами. Теперь я постепенно заменяю кассеты дисками, которые, полагаю, скоро тоже придется менять на другие носители, ведь прогресс не стоит на месте. – Пеппер указала на диск в руках Саймона. – Вот этот фильм с Кэри Грантом, «Незабываемый роман», – один из моих самых любимых. Он о том, что настоящая любовь может преодолеть все преграды. Пусть иногда для этого требуется приложить усилия, никогда нельзя сдаваться.

Саймон посмотрел на Пеппер как‑то странно. Под его пристальным взглядом она немного смутилась.

– Не знал, что ты романтик.

– Я не романтик. Мне просто нравятся романтические фильмы.

– Тогда давай посмотрим этот диск.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

Пеппер включила проигрыватель, погасила свет и села на диван, оставив приличное расстояние между собой и Саймоном. Впрочем, в этом пустом пространстве тут же расположилась Дейзи, решив, что оно идеально подходит для нее и ее плюшевого мишки.

Пеппер и Саймон успели просмотреть половину фильма при свете камина, когда внезапно отключилось электричество. Они оба молча ждали, когда снова дадут свет, но минуты шли, а ничего не менялось.

Саймон посмотрел в окно.

– Кажется, отключили весь район. Хорошо хоть, камин обогревает комнату. – Он повернулся к Пеппер. – Похоже, сегодня нам придется ночевать в гостиной. Я принесу для нас одеяла.

Саймон направился в спальню, освещая себе путь фонариком в телефоне.

Вернувшись, он позвал:

– Пеппер!

Она не откликнулась, боясь, что голос выдаст ее страх, уходящий корнями в прошлое.

Саймон подошел и встал перед Пеппер.

– Поговори со мной!

– Я не люблю отключения электроэнергии.

– Не думаю, что они кому‑то нравятся, но, похоже, тебя это беспокоит больше, чем остальных. Расскажи мне о своем детстве. Это поможет нам скоротать время.

Ладони Пеппер мгновенно вспотели, а в животе все сжалось. Она просто не могла представить себе, как можно открыться перед Саймоном, подпустить его так близко к себе. Она знала, что люди могут показывать миру одно лицо, а затем в мгновение ока сбросить свою улыбающуюся маску и открыть другую, более зловещую физиономию.

Пеппер повернулась к Саймону и всмотрелась в его красивое лицо с мужественными чертами и завораживающими глазами. Носит ли и он маску? Сердце подсказывало, что это не так, но разум велел остерегаться.

– Это случилось очень давно, когда я была маленькой девочкой, – начала рассказ Пеппер. – Помню, зима выдалась особенно холодной и снежной. Мы с мамой жили одни – я никогда не знала своего отца.

Саймон потянулся, положил ладонь на руку Пеппер, даря ей тепло и утешение, и спросил:

– Вот почему для тебя так важно, чтобы у меня были близкие отношения с нашим ребенком?

Пеппер кивнула, глядя на их руки, и продолжила:

– Мама работала на двух или трех работах, чтобы сводить концы с концами, но однажды она потеряла работу, и нам пришлось провести без электричества пару очень долгих дней и ночей. Никогда в жизни я так не мерзла. Это было ужасно. Пытаясь хоть немного согреться, мы с мамой жались к керосиновому обогревателю.

– Сочувствую. Тебе, должно быть, было очень страшно.

– Уверена, что тебе никогда не приходилось беспокоиться о подобном.

– Я рос в довольно небогатой семье. Моя мама тоже в основном воспитывала меня одна.

– В самом деле? – недоверчиво переспросила Пеппер. – Просто ты так хорошо вписываешься в свой нынешний образ жизни, как будто вся эта роскошь окружала тебя с рождения.

Саймон покачал головой:

– Мне всегда нравилось что‑то изобретать. Я увлекался этим с детства. Но зарабатывать неплохие деньги я начал только после колледжа, когда стал получать патенты на свои изобретения.

– А каким было твое детство?

Он пожал плечами.

– Иногда просто потрясающим, и наша семья походила на идеальную. Но эта иллюзия быстро рассеивалась, сменяясь настоящим кошмаром.

Пеппер ощутила вину за то, что считала свое детство трудным. Пусть в ее семье порой не хватало денег, но дом всегда был полон любви, которой, судя по всему, не хватало Саймону.

– Ладно. Я рассказала свою историю, и теперь моя очередь задать тебе серьезный вопрос. Почему ты не любишь Рождество?

Двери в прошлое снова со скрипом распахнулись. Саймон подумал, что если будет откровенен с Пеппер, то она поймет, почему он ей не пара. Раз они собираются стать семьей, нельзя скрывать друг от друга свои скелеты в шкафу.

Неуверенно кашлянув, он произнес:

– Мой отец был злым человеком и, когда был пьян, причинял боль всем вокруг. – Саймон замолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил: – Бывали дни, когда он был почти нормальным человеком. Но в большинстве случаев мы с мамой старались не попадаться ему на глаза. Хуже всего было в праздники…

Воспоминания снова вернулись, вонзаясь в изуродованное сердце, причиняя боль. А затем нахлынули давно похороненные в глубине души гнев и негодование.

– В канун того Рождества меня, девятилетнего мальчишку, мама заставила рано лечь спать, сказав, что я увижу свои подарки только утром. Отца не было дома, поэтому у нас стояла тишина – скорее зловещая, чем умиротворяющая. Я заснул быстро, потому что очень хотел, чтобы Рождество скорее наступило. Мне никогда не дарили много подарков, но мама всегда старалась порадовать меня какой‑нибудь особенной игрушкой и новой одеждой. Не знаю, как долго я проспал, когда меня разбудили крики и громкие звуки. Мои родители нередко дрались друг с другом, но на этот раз все было намного хуже, чем прежде: они швыряли в стену вещи, били посуду. Моя мать, вся в крови, пронзительно вопила, а отец продолжал ее избивать.

Саймон взглянул на Пеппер. Та молчала, сочувственно глядя на него, но не пыталась прервать его рассказ, и он продолжил:

– Мама истекала кровью, и я попытался остановить отца. Но тот чересчур много выпил и слишком разъярился. А я был слишком мал, чтобы противостоять взрослому мужчине. Но я попытался дать ему отпор изо всех своих сил и этим помог матери защититься, а потом с трудом дохромал до телефона и позвал на помощь.

Пеппер обняла Саймона, и он почувствовал, как ее слезы капнули на его рубашку.

– Я так тебе сочувствую!

– Приехала полиция и арестовала отца, а мы с мамой провели остаток ночи в больнице – нам накладывали швы и лечили наши сломанные кости. Когда рождественским утром мы вернулись домой, то увидели, что елка сломана, а праздничные украшения безнадежно испорчены. Дом выглядел так, будто в нем взорвалась бомба. Я заявил маме, что больше никогда не стану праздновать Рождество. Она не пыталась меня переубедить. Я знал, что ей не хотелось снова переживать ту ужасную ночь.