9 часов над Атлантикой - Виктория Мальцева Страница 28

— На моей?

Это я мурлыкнула?

— Да, когда ты решишь засудить меня за растление…

Я ловлю момент и дотрагиваюсь до его шеи в том месте под ухом, где бьётся пульс, прижимаю к коже пальцы, и он вздрагивает так, словно к нему никто не прикасался вечность. И замирает. Успел вдохнуть, а выдохнуть не может. Я тоже не дышу, мы смотрим друг на друга и боимся не только пошевелиться, но и произнести хоть звук.

Моё лицо слишком близко… невыносимо близко. Так душераздирающе близко, что я ощущаю губами его тепло. Заношу руку над его лицом, другой мягко придерживаю за подбородок:

— Постарайся не моргать, просто смотри на меня. Хорошо?

— Ладно.

— По две или по одной?

— Две.

И я киваю, выдавливая лекарство из флакона в его глаза. Масляная жидкость растекается по его радужкам, и я снова проваливаюсь. Мне кажется, мы обладаем гипнозом оба. В невесомости из меня выделяется слишком много нежности, и я совсем не умею её прятать. Поэтому моя ладонь ложится на его волосы и совершает движение, которое Бог назвал бы лаской. И Лео закрывает глаза. Я понимаю, что мы теперь плывём в этом гипнотическом эфире оба, но всё же нахожу в себе силы заметить:

— Глаза лучше держать открытыми — так лекарство лучше распределится.

А он находит причину, чтобы плыть дальше:

— Не могу, щиплет, — и чуть поворачивает голову набок, показывая свою пульсирующую артерию, будто просит, чтобы ещё раз прикоснулась.

И вот тут меня пронзает мысль:

— Бетельгейзе… слышал о такой звезде?

Он отвечает не сразу, даже не через минуту, а гораздо позже. Возможно, его отвлекает моя поглаживающая его волосы рука? Я убираю её, и он почти мгновенно открывает глаза.

— Бетельгейзе — одна из самых старых видимых с Земли звёзд. Обречённая звезда, готовая в любой момент взорваться. Счастливые свидетели этого события смогут наблюдать вторую Луну, потому что сияние от взрыва будет равным её свечению. Это будет грандиозное зрелище.

— Которое нас уничтожит?

— Это вряд ли. Слишком она далеко от нас — 722 световых года, даже по космическим меркам это далеко. Вначале будет волна гамма излучения, но для нас оно, скорее всего, не будет опасным, поскольку мы, во-первых, защищены атмосферой, а, во-вторых, встречный Солнечный ветер его погасит. А вот ударная волна от взрыва доберётся до нас только 6 миллионов лет спустя. За это время мы что-нибудь придумаем.

— Да ты, я смотрю оптимист. Или всё это написано в книжке, которую ты везёшь в сумке для самых необходимых вещей?

— Нил Деграсс. Это и многое другое.

— А вторая книжка о чём?

— О человеческой психике.

Я не спрашиваю, зачем ему это нужно, самой не мешало бы почитать. Где б только найти столько терпения.

— Лео…

— Да?

— Какой твой любимый цвет?

— Красный.

Сколько людей проживает на планете Земля? Ну, допустим, не все из них являются благословенными пользователями интернета, но даже среди тех, что есть, какова вероятность… СОВПАДЕНИЯ?

— А татуировки у тебя есть?

— Была одна, но я её свёл.

— Где?

— А ты найди! — щурится.

Я смотрю на его подмышку, спрятанную под тканью рубашки, а он на меня.

— Прямо здесь искать?

— А почему нет?

— Боюсь, нас не так поймут.

— Неет, — собирает брови на переносице, — должны понять правильно.

И я бы может, и поискала бы, тем более, парень так решительно настроен, но внешний мир против — прямо у моего уха опять орёт ребёнок. Лео это тоже слышит:

— Тебе закапать? — кивает на флакончик, поднимаясь.

— Я передумала.

Ищу глазами интервента в наш с Лео магический мир — на этот раз это не Гаданфар, какой-то другой мальчик.

— Нет, я точно двинусь в этом самолёте, — сообщаю Лео своё настроение.

Мальчика ведёт за руку мама — наверное, в туалет. Поравнявшись с нами, она почему-то улыбается Лео и именно ему объясняет:

— Ушки болят! Извините нас, пожалуйста!

Он кивает, по-доброму глядя на ребёнка, уже красного и опухшего от ора. Бедное дитя, уши — это больно, думаю. Но Лео не только думает, но и предпринимает некоторые действия:

— Эй, парень, как тебя зовут? — спрашивает его.

Мальчик не отвечает, но и не орёт больше, только смотрит своими полными слёз глазами на высоченную фигуру уже поднявшегося со своего места Лео.

— Его зовут Гаданфар, — подсказывает мать.

Ещё один Гаданфар? Обалдеть!

— Что означает это имя?

— Лев! Сильный и смелый! — откликается вдруг ребёнок.

— У меня есть кое-что для тебя, Лев! — Лео вновь тянется к багажной полке. Достав сумку, он некоторое время в ней роется и, наконец, выуживает нечто небольшое, но занятно упакованное в бумагу.

— На вот, держи, Гаданфар, — протягивает ребёнку. — Разворачивай, смелее.

Мальчишка не решается, стоит истуканом, но Лео словно и к этому готов:

— Давай мне, я помогу, — аккуратно тянет за бечевку, разматывает слои бумаги и вынимает деревяшку.

— Это тотем. Он олицетворяет силу. Знаешь почему?

— Почему? — отзывается ребёнок.

— Потому что это лев. Похож?

Лео располагает тотем так, чтобы мальчик увидел льва. Я, откровенно говоря, не вижу. Но Гаданфар со значением кивает, вижу, мол.

— Так вот, я отдаю его тебе, чтобы ты никогда не забывал о своей силе, Лев. И знаешь ещё что?

— Что? — пацан, похоже, уже позабыл о своих горестях.

— Мне он помог победить моего дракона. Хочешь, покажу?

— Да! — глаза Гаданфара загораются ещё больше.

Лео расстёгивает рукав своей рубашки и закатывает его выше локтя, демонстрируя шрамы, от которых у меня всё опускается внутри — в линиях на его руке зашита бездна боли.

— Эти следы на мне оставил мой дракон. Но я его победил. Побеждай и ты своих! Всегда.

В глазах его матери слёзы, и она вдруг зачем-то нам сообщает:

— У него нет отца. Спасибо! — забирает ребёнка и быстро отворачивается, прячет себя.

Лео садится на место, закатывая и второй рукав до локтя, и на этот раз даже не просится к проходу — шрамы у него только на одной руке.

— А ты знала, например, что древние были в курсе про любовь с первого взгляда и даже дали ей объяснение?

— Нет. Какое?