Креольская честь - Кэт Мартин Страница 28

— Выходит, я купил не только служанку, а нескольких женщин.

Ники отвернулась.

— Честно сказать, я хотела открыть вам правду. И если этого не сделала, то только из-за…

— Из-за своей проклятой гордыни, — договорил он за нее. — Так ведь? Ты предпочла молча страдать, работать служанкой, чем попросить меня о помощи. К тому же тебе, как видно, приятно было выставить меня полным болваном.

Николь подняла голову:

— Не понимаю, о чем вы?

— Не понимаешь? — В его глазах вновь вспыхнул гнев. — Ты полуфранцуженка. Бегло говоришь по-французски. Стало быть, понимала каждое мое слово с того самого момента, как мы встретились.

— Обычно я говорю по-английски. Но вы почему-то решили, что я не знаю французского языка.

Его гнев разгорался все сильнее.

— А как ты, вероятно, смеялась про себя, когда я учил тебя верховой езде! Ведь ты опытная наездница, не правда ли?

— Да, но…

— Ты так внимательно слушала то, что я рассказывал тебе о производстве сахара. Но ведь дочь Этьена должна прекрасно все это знать. — Казалось, он готов был влепить ей пощечину. Ее вдруг охватил все тот же прежний страх.

— Все не совсем так, как вы представляете, — мягко сказала Николь. — Мне было приятно в вашем обществе. За многие годы вы были первым человеком, который отнесся ко мне по-человечески.

— Забавно, вероятно, было наблюдать со стороны, как Александр дю Вильер поучает простую служанку.

Она попятилась к двери и уперлась спиной в деревянную панель. Он подошел еще ближе, его дыхание обжигало ее щеки.

Она остро ощущала запах вина и пряного одеколона.

— Все было не так, как вы изображаете, — повторила она, ощущая уже сильный страх. — Я не могла вам сказать, потому что не знала, как вы примете мое признание.

Алекс схватил ее за руки и притянул еще ближе к себе. Он смотрел на нее сверху вниз с глубочайшим презрением, а она даже не могла отвести глаза. Когда он вдруг рванул ее руку вверх, она плотно смежила веки и вся съежилась в ожидании неминуемого, как ей казалось, удара. У нее закапали слезы.

Почувствовав, что Алекс ослабил хватку, она разомкнула веки и увидела, что он смотрит на нее с большим изумлением.

— Неужели ты до сих пор не поняла, что я никогда не ударю тебя? — В его голосе зазвучала неожиданная доброта. — Никогда!..

— Но вы хотели продать меня Фортье. — Она была смущена тем, что он заметил ее слабость. Он не должен этого видеть. Никогда больше не увидит. — Как же я могла доверять вам?

— Но ведь ты же дочь Этьена Сен-Клера. Я помог бы тебе.

— Вы не понимаете. Я боролась за выживание. Ради этого я сделала бы все что угодно, сказала бы все что угодно. Вы и понятия не имеете, что это такое, когда с вами обращаются как с животным, когда вас всячески оскорбляют, и унижают.

Если бы мне опять пришлось пройти через все это, я поступила бы точно так же — нравится вам это или нет, все равно.

Теперь она не скрывала слез, но не от страха, а от гнева.

— Вы даже не можете представить себе, какой это ужас — сидеть в тюрьме! Грязь, крысы. А как поступают там с женщинами! — Она остановилась, переполненная горькими воспоминаниями. — От одного только пребывания там у меня все болело внутри. — Бессознательным жестом она приложила руку к сердцу. — И до сих пор еще болит.

Последние остатки ярости, которую испытывал Алекс, исчезли.

— Не плачь, дорогая. — Он обнял ее, прижал к груди. — У тебя больше нет причин плакать. — Ее высокие полные груди уперлись в его черный вечерний сюртук. Как хитро она прятала их все это время!

В мерцании лампы поблескивали ее шелковистые медные волосы. Ему хотелось вытащить все заколки и погрузить руки в длинные пряди. Хотелось прижать губы к гладкой белой шее сзади.

Тут вдруг он понял, что его тело отзывается на близость женщины Отзывалось оно и раньше, инстинктивно, но теперь ему пришлось сознательно подавить желание. И ему понадобилась вся сила воли, чтобы не поцеловать ее, не говоря уже о большем.

— Я никогда не продал бы тебя Фортье, — сказал он — Никогда. И хочешь верь, хочешь нет, я хорошо представляю себе, что ты испытала, и вполне могу понять твои чувства.

Он хорошо знал, что она имеет в виду, когда говорит о выживании, потому что некогда провел сам шесть месяцев в алжирской тюрьме. Ему было тогда двадцать лет. Он захотел принять участие в славной французской войне. Его отец, разумеется, не одобрил его решения, но проявил понимание. Ведь его сын должен выполнить свой долг.

С войны Алекс вернулся другим человеком. Более суровый. Более циничным. В тюрьме ему пришлось учиться выживанию. Поступать вопреки всем своим убеждениям, лишь бы раздобыть еды. Он хорошо знал, что должна была перенести Николь, знал, как обращаются с женщинами в таких ужасных местах Он крепче прижал ее к себе.

— Что прошло, то прошло, — сказал он, приподнимая ее лицо, чтобы она смотрела прямо на него. — Ты вернулась туда, где твое истинное место, здесь ты и останешься.

Ники чуточку отодвинулась, чтобы ей была удобно смотреть на него.

— Мне понравилось здесь С самого первого дня. С того самого дня, как я тут оказалась.

Боже, как она прелестна! Гораздо прелестнее, чем ему представлялось в самых ярких мечтах. Все в нем кипело при мысли, что ей пришлось перенести такое с собой обращение, даже насилие. С другой стороны, если она уже не девственница, это облегчает положение.

Вглядываясь в ее доверчивое лицо, понимая ее привязанность к Бель-Шен, Алекс ощутил укол совести.

Но ей будет лучше всего в городском доме: надо только разделаться с Лизетт. Подумав об этом, он почувствовал сильное томление в паху.

— Пора вернуться к гостям, — сказал он хрипловатым голосом.

Николь смахнула слезы.

— Я, должно быть, ужасно выгляжу.

— Ты выглядишь замечательно. — Давно уже она не слышала таких приятных о себе слов. — Но пожалуй, мне лучше вернуться первым и приготовить всех к твоему дебюту.

Это его предложение вернуло ее к реальности, она сразу все поняла. И Франсуа, и Томас Демминг теперь знают, кто она такая.

— Я не голодна. Если не возражаете, я пропущу ужин.

Алекс снисходительно улыбнулся:

— Ты зашла уже слишком далеко, чтобы отступать. Ты дочь Этьена Сен-Клера. Если вдруг почувствуешь робость, всегда вспоминай об этом.

Немного помолчав, Николь нежно улыбнулась.

— Спасибо, месье.

— Можешь называть меня Алексом. Как ты и делала все это время.

Ники покраснела.

— Я думала, что вы не заметили.

— Дорогая, ты сильно заблуждаешься.