Невеста по контракту - Нина Милн Страница 27

Очевидно, он не хотел развивать эту тему, просто сообщил кое-какую информацию, делая вид, будто говорит о чем-то несущественном.

– Тем лучше, тогда, может, закажете нам что-нибудь?

– Конечно.

– Ну, что мы будем есть?

– Я заказал несколько типично местных блюд. Patatas a lo pobre, что в переводе означает картошка по-бедняцки. Картофель медленно жарят в оливковом масле с луком и зеленым перцем. Потом plato alpuharreno. Нельзя побывать в Гранаде и не попробовать его. Это вяленые свиные колбаски с поджаренным яйцом. А закончим хлебом с queso curado — состаренным сыром. Не знаю, как они его состаривают, но вкус получается исключительный.

– Звучит отлично.

И сами блюда, когда их принесли, оказались невероятно вкусными. Земной вкус простых натуральных продуктов надолго оставался во рту. Но даже когда она с наслаждением смаковала каждый кусочек, ее не оставляли мысли о том, как маленький темноволосый мальчик по имени Рафаэль по крупицам собирал сведения об Испании, чтобы обрести какую-нибудь связь с человеком, которого никогда не знал, но которому обязан цветом волос и средиземноморским оттенком кожи.

– О чем вы думаете?

Коре хотелось избежать банальностей, но ничего лучше на ум не пришло.

– Мне жаль, что с вашим отцом так получилось. Я понимаю, вы не хотите об этом говорить, но мне бы хотелось узнать.

– Тут не о чем сожалеть, я отлично обошелся и без него. Единственное, почему мне не хочется говорить о нем, заключается в том, что он того не стоит. Так что, если вы закончили, давайте двинемся в Альгамбру.

Кора внимательно посмотрела на него, но все бесполезно.

– Идем.

Пока они шли, Рафаэль задавался вопросом, зачем вообще упомянул отца. Должно быть, все дело в раскаянии и чувстве вины на лице Коры и в ощущении, что она привыкла следить за собой, чтобы не сболтнуть лишнего. Словно вдруг осознав, что тишина затянулась, Кора бросила взгляд на него, и Рафаэля снова поразило, до чего же она хороша.

– Я что, испачкала лицо желтком?

– Нет. Я думал о том, какая вы красивая.

– В самом деле?

– В самом деле.

– М-м-м, полагаю, я должна поблагодарить. Ладно. Похоже, я не знаю, что делать с комплиментами, так что лучше помолчу. Давайте поговорим про Альгамбру.

Хорошая мысль, но что с ним происходит?

В сознание Рафаэля закралось подозрение, что Кора каким-то образом запала ему в душу, о чем говорило легкое покалывание на коже и дурное предчувствие. Вспомнился рассказ Этана о том, как он влюбился в Руби: «Это трудно объяснить, приятель. Совсем недавно я был уверен, что у меня иммунитет в отношении любви, а уже в следующую минуту Руби пробила его и заронила семя любви в мое сердце. Не успел я оглянуться, как оно взошло и расцвело пышным цветом».

Нет, с Рафаэлем такого не случится. В отличие от Этана он считает любовь болезнью и не собирается поддаваться этому крохотному микробу.

Пора превращаться в экскурсовода.

– Вы полюбите Альгамбру.

В этом полудворце-полукрепости красота мавританского зодчества смешалась с великолепием христианского искусства и, приходя сюда, Рафаэль неизменно испытывал ощущение благоговейного трепета и покоя. Несравненная архитектура, шум воды в фонтанах, шелест листьев, соловьиные трели и ароматы диких цветов и мирта.

– Из-за цвета зданий и лесов арабские поэты называли ее «жемчужиной в изумрудной оправе».

Когда они вошли во дворцы Насридов, Рафаэль рассказал ей об этой династии. Он старался не обращать внимания на то, как сжалось сердце, когда он увидел заинтересованное и восхищенное лицо Коры, впитывавшей в себя красоту того, что их окружало.

– Строительство началось в тринадцатом веке при Мухаммеде бен аль-Ахмаре, который перенес сюда свою монаршью резиденцию. Тогда были заложены дворцы. Но основная часть того, что мы видим сегодня, включая Патио-де-лос-Леонес, построили при Юсуфе Первом и Мухаммеде Пятом.

– А что потом случилось с Насридами? – спросила Кора, когда они вошли в патио. – Им пришлось оставить Альгамбру?

– Последним «царем» Гранады был Боабдил. Он сдался на милость Фердинанда и Изабеллы, и ему даровали свободу. Рассказывают, что, уезжая из Гранады, он остановился в двенадцати километрах от города, оглянулся, посмотрел на то, что потерял – все его достояние во всем своем великолепии, – и тяжело вздохнул. И тогда его мать сказала: «Ты правильно сделал, что бежал, как женщина, оставив то, что не смог защитить, как мужчина».

В тихом смехе Коры Рафаэлю послышалась если не горечь, то уж точно не веселье.

– Может, это и произошло много веков назад, но если бы мой брат потерял Дервент-Мэнор, думаю, моя мать высказалась бы так же.

– Но его, по крайней мере, никто не станет выбивать из Мэнора с помощью военной силы. Разве что он решит передать его в какой-нибудь трастовый фонд.

– Он этого не сделает, а поступит как роди тели: потратит свою жизнь на то, чтобы добывать деньги на содержание Мэнора.

– Любыми способами? Даже если они аморальны?

– Не знаю, каковы представления Гейба о морали. Родители уверены, что самое главное – удержать Дервент-Мэнор в руках семьи. Это оправдывает все, и зло становится добром. Ради этого можно пожертвовать чем угодно. Они верят в необходимость продолжения рода и важность того, чтобы собственность Дервентов переходила от отца к сыну.

Таких же принципов придерживались и герцоги де Аисы. Это и заставило Рамона Аиса совершить жестокое предательство, отказаться от Эммы и Рафаэля.

– А вы? Во что верите вы?

– Мне бы хотелось верить, что добро и зло важнее, а личные желания и потребности тоже должны приниматься в расчет. Если Гейб не хочет заниматься наследством Дервентов, то и не надо. Но все не так просто. Я думаю, дело в том, что истинный Дервент должен хотеть стать наследником, иного выбора нет. Все предопределено.

– Важнее всего долг в отношении семейного наследия?

Рамон, наверное, тоже считал свой долг перед династией важнее, чем долг перед сыном и женщиной, которую он любил.

– Вы чувствуете ответственность перед людьми, которые работают на винограднике, но не перед самой землей. Можете спокойно уйти. Дон Карлос и мои родители чувствуют связь с землей и камнями, потому что это веками принадлежало их предкам. Если бы виноградник принадлежал вам несколько сотен лет, он стал бы землей Мартинесов, и ваши потомки чувствовали бы свой долг перед ним.

На какой-то безумный миг эта идея захватила Рафаэля. Но он отбросил ее. Его кредо – жить моментом, а не веками.

– Со мной такого не случится. Я не передам виноградник наследнику.

– Неужели у вас совсем нет желания иметь детей?