Книга не о любви - Карен Дуве Страница 27

«Немецкий супермаркет» находился в подвале торгового центра в Альстертале. Мне понадобился всего один день, чтобы выяснить, что овчинка выделки не стоит. И не только за пять марок восемьдесят пфеннигов в час, но и за все деньги в мире. Работать приходилось по восемь часов в день, но с перерывом, дорог ой, переодеванием и прочей лабудой на все про все уходило не меньше одиннадцати. Постоянно на ногах. Безумие чистой воды, после работы оставалось только лечь спать. С таким же успехом можно было просто подохнуть. Да и боли в спине усилились. Директор по имени Мейер по-отечески, но очень противно похлопывал меня, что не мешало ему запрещать мне садиться во время сортировки консервных банок на край тележки, так как это, по его мнению, выглядело как распущенность. Я-то считала, что достаточно правильно расставить на полках банки с горохом и всякими кореньями. Но оказалось, что не только мой отец, но и все эти старые перечницы, клиенты «Немецкого супермаркета», ждали от меня элегантности. Закусив губу, я доживала до обеденного перерыва. А потом на эскалаторе добиралась до первого этажа и валилась на скамейку рядом с вооруженными палками пенсионерками. Сидела час, тупо пялясь в витрину «Раз, два, три» — магазина, торгующего всяким никому не нужным барахлом. У них было выставлено чучело белой курицы, вот ее я и изучала. Постоянно.

Когда я отработала в супермаркете неделю, ко мне заглянула Молли, девчонка, которую я немного знала. Она рассказала, что собирает на маленькой фабрике инерционные собачьи поводки. Там работают многие ученики Хедденбаргской гимназии. Оплата сдельная, но даже самые медлительные зарабатывают в два раза больше, чем я. «Кажется, люди там еще нужны», — добавила Молли.

Фабрика собачьих поводков располагалась в маленьком жилом доме недалеко от нашей школы. Четыре комнаты и двенадцать столов. Владелец по имени Пёрксен. Он сразу же принял меня на работу. Вот это по мне: простые повторяющиеся движения, допустить ошибку просто невозможно. Кроме того, утром никогда не поймешь, сколько успеешь сделать и, следовательно, сколько заработаешь. Бывали хорошие дни, бывали и плохие, а это делало труд более или менее увлекательным. Я работала рядом с Молли. Мы подружились. Обе боролись против своего веса. На тот момент я весила семьдесят килограммов. Семьдесят! Даже шестьдесят — это уже перебор. А на весах Молли я весила даже семьдесят один, если отбросить кое-что на одежду и обувь, а Молли еще говорила, что ее весы показывают меньше, чем есть на самом деле. Если она права, то впору было повеситься. Молли меньше меня ростом. В детстве она была настолько толста, что ее даже лечили. «Толстая бочка родила сыночка!» — вопил ее братец. И только два года назад она постройнела, не совсем, конечно, примерно как я. Но боязнь потолстеть засела у нее в печенках.

«Как тебе удалось так сильно похудеть?» — спросила я, положив картонку на приготовленный пластиковый корпус и закрепив следующий уровень. А Молли успела положить целых пять таких картонок. Ей уже приходилось работать стоя. «Влюбилась в этого парня, — Молли впрыснула шприцом для крема масло в приготовленный корпус, чтобы смазать пружину, — он был старше меня и, сама понимаешь, даже не смотрел в мою сторону. Мне очень хотелось, чтобы он обратил на меня внимание, поэтому я села на диету. Ела только хлеб с листиком салата или помидором. Сбросила очень много — двадцать килограммов, нет, даже больше — если исходить из максимального моего веса, то двадцать четыре. И тут этот тип меня наконец заметил. Мы уже давно были знакомы, но теперь он меня увидел. И знаешь, что он сказал? „Еще чуток — и ты будешь милашкой“. А я, наоборот, прибавила килограммы, так они на мне и осели».

На перерыв мы уходили вместе. Молли курила, иногда мы шли к кондитеру и покупали пирожки. Питались мы обе по принципу питона. Иногда двое суток не брали в рот ни крошки, а потом пожирали такое количество пирожков и шоколадок, что их хватало на ближайшие четверо суток. И очень раскаивались. У любителей героина или алкоголя существует хотя бы кайф. А пожиратели сладостей кайфуют только те несколько секунд или минут, в течение которых они набивают свой желудок. Вызывать у себя рвоту в туалете нашей фирмы я не осмеливалась: уж больно тонкие стенки. Самое ужасное, что мы с Молли голодали и, следовательно, обжирались в разном ритме. Если на одну нападал приступ обжорства, то она заражала вторую. Раньше мы прибавляли максимум по килограмму, от которого тут же старались избавиться. Теперь же мы постоянно жирели. В результате мой вес достиг семидесяти трех килограммов. На моих собственных весах. Мы с Молли решили: надо что-то делать. И в первый же перерыв пошли не к кондитеру, а в аптеку за таблетками против аппетита: купили по упаковке. Чтобы эффект был побольше, Молли проглотила сразу же две таблетки, а я даже три. И на самом деле — голода мы не чувствовали. Я бы с удовольствием что-нибудь съела, но голода как такового не было. Сразу же обе похудели. Но не только это: начав принимать эти таблетки, мы стали быстрее работать. Трудились как идиотки. А так как платили нам сдельно, то и зарплата оказалась весьма неплохой. Я начала копить на машину. Отец сказал, что каждому из нас оплатит автошколу. Купил старую колымагу («жука»), на этой, второй в нашей семье, машине нам разрешили ездить. Но рулить на его «жуке» мне было в лом, хотелось купить спортивный автомобиль или хотя бы что-то, хоть отдаленно его напоминающее. Я копила на «Karmann Ghia». Тем временем снова началась школа, больше не было возможности работать целый день, но, приняв пол-упаковки для похудания, за пять часов удавалось собрать прежнее количество ошейников. Правда, потом мне было не уснуть. Я лежала в постели, а сердце билось так, как будто у меня внутри сидит невидимый крошечный водитель и давит на газ на холостом ходу. Поэтому после работы я часто садилась на велосипед и колесила по району до полуночи. После моего побега родители не запрещали ничего. Я могла уходить и приходить когда вздумается. Как-то так получалась, что мой велосипедный маршрут все время проходил поблизости от «Ситрона». Я останавливалась на противоположной стороне и смотрела, кто входит и выходит. Однажды набралась мужества, слезла с велосипеда и прошла внутрь. С тех пор почти все вечера я проводила в «Ситроне». Вставала в темном углу и смотрела на танцующих, иногда танцевала сама, если не было никого из знакомых. Подходила к зеркальной стене, вставала вполоборота, но, естественно, постоянно смотрела в зеркало. Движения мои были очень даже ничего. Танцы перед зеркалом оказались непосредственным продолжением танцев дома перед окном. Каждый раз я удивлялась своей привлекательности. Если я смотрела на себя, то делала вид, что разглядываю одного из парней. Я поняла, как влюбить в себя парня одними взглядами и как влюбиться самой. В десять часов выгоняли всех, кому не было восемнадцати. Тогда я еще раз поднималась к развалинам крепости за «Ситроном», садилась на стену и смотрела в темноту. Снова начала курить, потому что от табака худеют и потому что это так здорово — дымить на руинах. Иногда за мной поднимался какой-нибудь парень, и мы слегка обжимались. К полуночи я добиралась до постели, но все равно вставала в четыре утра. Уговорила Пёрксена доверить мне ключ, чтобы можно было поработать пораньше. Обычно фабрику открывали часов в семь-восемь. Конечно, он и не подозревал, что я начинала работать в половине пятого, но, наверное, узнав об этом, он бы все равно промолчал. Как раз в это время он затеял расширение и не мог осуществлять поставки в нужном объеме. Наш поводок уже приобрела даже Каролина Монакская. По утрам в половине пятого я уезжала на поводковую фабрику, работала до семи, восьми или девяти — в зависимости от того, сколько уроков могла закосить, потом ехала в школу, а потом доделывала начатые поводки. Затем снова двигала к «Ситрону». Удивительно, но даже учиться я стала лучше. На устных предметах была просто хороша. Заткнуть меня не мог никто. Если я съедала половину или даже целую упаковку таблеток и не имела возможности выпустить энергию, танцуя или размещая за сдельную оплату одну пластиковую часть поводка на другой, то мне приходилось трепаться. Слова лились из меня, как вода из унитаза. Теперь уже я в начале урока поднимала руку и предлагала темы для дискуссии, причем самые разные. Я не давала никому сказать ни слова, выступала с двадцатиминутными монологами, бегая туда-сюда под предлогом необходимости лучше сконцентрироваться. Удивительно, но никому даже в голову не приходило мне возражать. У меня и раньше дергались веки, но теперь этого нельзя было не заметить, это бросалась в глаза всем. Я объясняла, что все дело в контактных линзах. Возможно, так и было на самом деле. Ведь я почти не спала и поэтому носила линзы часов по двадцать не снимая.