На что похоже счастье - Дженнифер Смит Страница 27

Надо было рассказать ей, что его родители жили там до сих пор, только теперь, когда он приезжал навестить их, мама вылизывала дом, как перед визитом чужого человека, какой-нибудь заезжей «шишки» или давно потерянного родственника, на которого могли произвести впечатление цветы на подоконнике или безупречно сложенные полотенца, призванные замаскировать подлинный дух их дома, сделать его неузнаваемым. А ведь именно ради этого чувства родного дома Грэм вообще сюда приезжал.

Но у него не нашлось нужных слов. Он настолько привык держать подобного рода мысли при себе, что, похоже, просто-напросто разучился делиться ими с кем бы то ни было.

Он немного побродил по городу, низко опуская голову, когда проходил мимо небольших группок туристов, разглядывавших меню перед входом в местные ресторанчики. На съемочной площадке в конце улицы было пусто и тихо; в окошках вагончиков не горел свет. Сегодняшние съемки были давным-давно завершены, но Грэм знал, что Мик все равно ошивается где-то рядом, в очередной раз перечитывает сценарий или проверяет оборудование перед завтрашней сценой, которой предстояло стать первой съемкой на воде.

Проходя мимо хозяйственного магазина с установленной перед входом старомодной скульптурой механического коня, он заметил в витрине объявление о ежегодном фестивале в честь Дня независимости, и остановился, что бы прочитать текст повнимательнее. Судя по всему, каждый год четвертого июля на городской площади устраивали праздник: концерт с угощением, после которого следовали танцы и праздничный салют. Грэму живо представилась эта картина: запруженные людьми улицы, ребятишки, бегающие вокруг с бенгальскими огнями, сухой треск фейерверков и грохот музыки. Все это очень напоминало празднества в честь Четвертого июля, которые устраивали в его родном городе, и на Грэма нахлынули воспоминания о том, как в детстве они ходили с родителями на парад и как все трое махали флажками марширующим мимо под музыку оркестрантам.

Он успел пройти полквартала, когда сообразил, что в это время будет все еще в Хенли. В Лос-Анджелес им предстояло возвращаться не раньше чем через пару дней после четвертого, и хотя Грэм не помнил, что у него с графиком – по правде сказать, ему было как-то не до того, – он был уверен, что всем членам съемочной группы разрешат отдохнуть на праздники.

Не дав себе времени одуматься, он вытащил из кармана телефон и набрал номер родителей. Слушая длинные гудки, он рисовал в своем воображении эти выходные и улыбался. За все время родители приезжали навестить его во время съемок всего однажды, еще в самом начале. Они тогда снимали первые сцены с его участием на студии в Лос-Анджелесе. Его родители жались в сторонке, безнадежно чужеродные в своих свитерах грубой вязки и в очках. Мама дрожала от стоявшего в студии холода, папа щурился от слепящего света софитов. Во время перерыва мама поцеловала его в щеку и объяснила, что неважно себя чувствует, и Грэму не осталось ничего иного, как проводить родителей взглядом, чувствуя свинцовую тяжесть в животе оттого, что что-то между ними было потеряно навсегда.

Но на этот раз все будет по-другому. Он устроит им экскурсию, поразит их своими познаниями в области кинопроизводства, продемонстрирует им свою игру в обстановке, в которой они смогут чувствовать себя уверенней. Он познакомит их с городом, угостит ужином в «Омаровой верше», они вместе пойдут на гулянья и будут любоваться салютом, как в его детстве. Может, он даже съездит с папой на рыбалку. Может, он даже познакомит их с Элли.

Когда сработал автоответчик – запись была та же самая, сделанная много лет назад, – он кашлянул и заговорил.

– Привет, ребята… – произнес он, потом ненадолго замялся. – Это я. Хотел узнать, есть ли у вас уже какие-то планы на Четвертое июля. Если нет, может, вы смогли бы приехать ко мне на съемки? Вам тут понравится. Очень напоминает наш город. Думаю, вы с удовольствием проведете тут выходные. Да, кстати, я сейчас в штате Мэн. Не помню, говорил вам об этом или нет. В общем, звоните, как что-то надумаете…

Он умолк и поспешно нажал кнопку отбоя, уже не уверенный в том, что это была такая уж хорошая идея. Его родители практически никуда не выезжали. Когда Грэм был маленьким, они ездили в отпуск один раз в год, грузились в машину и за два часа доезжали до океана, где ровно три дня жили в мотеле на берегу, прежде чем вернуться домой розовощекими и хмельными от солнца. Дело было не в том, что им не хотелось повидать мир; просто на две учительские зарплаты они не могли позволить себе ничего большего.

– Мы ведь живем в Калифорнии, – бодро говорили они всегда. – У нас вся жизнь один сплошной отпуск.

Однако Калифорния, в которой Грэм вырос, очень отличалась от той, где он жил сейчас. Она отличалась даже от той Калифорнии, в которой он ходил в школу. Между этими Калифорниями было двадцать минут езды, а разница была такая, как будто это были не двадцать минут, а двадцать часов. Как раз в тот год, когда он должен был идти в старшие классы, он умудрился выиграть стипендию, покрывавшую часть платы за обучение в частной школе в одном из соседних городков, а остаток родите ли внесли из тех денег, которые оставили Грэму бабушка с дедушкой. В то время эта сумма казалась Грэму астрономической, и его мучили угрызения совести за то, что он взял эти деньги, когда на них можно было сделать столько всего: отремонтировать дом, сменить дышащую на ладан машину, заплатить по счетам, которые с пугающей частотой скапливались на отцовском столе.

Теперь, разумеется, у Грэма с лихвой хватило бы денег на все это сразу: он мог бы купить родителям новый дом или целый автопарк, отправить их в кругосветное путешествие и расплатиться со всеми их долгами, не моргнув даже глазом. Но единственное, чего они хотели, – единственное, чего они хотели по-настоящему, – это чтобы он поступил в колледж.

Не то чтобы они были против его съемок в кино, просто они относились к этому как к чему-то, с чем можно смириться, как к временной остановке на пути к высшему образованию, а не как к делу, которому он может посвятить всю свою жизнь. Его отец не смотрел никаких других фильмов, кроме черно-белой киноклассики, а все, что было снято в последние несколько десятилетий, искусством не считал. Когда Грэм пригласил их на премьеру своего первого фильма, они хлопали и смеялись в нужных местах, но он мучительно осознавал, как это все должно было выглядеть в их глазах: нескончаемые сцены драк, нашпигованные головокружительными спецэффектами, пафосные диалоги, но хуже всего была сцена, в которой он наконец-то поцеловал главную героиню и которая неожиданно показалась ему самому невыносимо пошлой.

Да, они чувствовали себя чужими на незнакомой территории его новой жизни и порой не знали, как себя теперь с ним вести. Но Грэм точно знал: они надеялись, что он рано или поздно опомнится и покончит с актерством. Они имели обыкновение говорить о его карьере так, как будто это было что-то вроде вынужденного перерыва в учебе, словно он отложил поступление в колледж ради того, чтобы на один сезон отправиться на гастроли с цирком или провести несколько месяцев за изучением брачного поведения обезьян на Бали. Правда же заключалась в том, что Грэм вовсе не собирался в следующем году поступать в колледж. Освоив программу старших классов с помощью репетитора, нанятого для него киностудией, он намеревался на этом поставить в своем образовании точку.