Западня, или Исповедь девственницы - Ксения Васильева Страница 27

— Она может быть любой, мама, но мне там делать нечего, неужели ты не понимаешь? — Сандрик довольно резко отодвинул чашку. У Марьи екнуло сердце, ерунду она наплела ему, не надо было вообще ничего объяснять! А Сандрик продолжал: — Мне этот, как ты говоришь, компот не нужен. — И он подумал, что не зря Наташа рассказала своему бывшему о нем, ее сыне. Чтобы не было ему с ней дороги назад. К их ТЕМ отношениям. А как мать она ему не нужна, у него есть мама, которую он любит и которая кормила его, одевала и воспитывала. Нет, он вовсе не обвиняет Наташу, но она ему не мать. Она — любимая женщина и будет такой, пока он жив.

Марья была в шоке: все задуманное ею рушится! Тогда зачем там Санек, который может разозлиться, что Сандрик не приехал, и кто его знает, возьмет да устроит что-нибудь Наташе и всему семейству! Нет, во что бы то ни стало надо уломать Сандрика. Но как? И Марья придумала. Как бы мимоходом она сказала:

— Да, знаешь, Наташа звонила домой, возможно, и нам, меня долго не было — шастала по магазинам, спрашивала о нас, о тебе, собирается сюда… Может быть, позвоним ей сейчас? — и ждала, затаясь, что он ответит.

Сандрик встал, снова подошел к окну и долго молчал.

«Ну, не тяни же, не тяни», — молила Марья, она понимала, что сейчас все решится…

Наконец Сандрик безразличным (якобы!) голосом сказал:

— Ну что ж, позвони.

Наташа сразу подошла к телефону — сначала говорила Марья. О том, как жизнь, что она поделывает, как погода, природа, и о прочей ерунде. Потом сообщила, что сегодня приехал Сандрик.

— Говорила тебе Светлана о приглашении?..

— Говорила, — сказала Наташа довольно вяло и будто сразу с испортившимся настроением, — там Алиса что-то придумывает, и мама почему-то решила, что стоит поехать и вам, и Сандрику… Непонятно только — как? Но это, конечно, было бы замечательно!

— Конечно! — с жаром сказала Марья. — На даче. Рождество. Все соберутся! В конце концов, все отношения утряслись и никто ни к кому претензий иметь не будет… — Она посмотрела на Сандрика, который снова отвернулся к окну, но явно был чутко-внимателен, и когда Марья тихо позвала его, он живо обернулся.

Марья чувствовала, что и там, в Европе, накаляется трубка, и вроде бы безразличный Сандрик ждет с нетерпением, когда мать закончит разговор, и потому беспечно сказав:

— Ну, ладно, пока, Наташенька, я все сказала, теперь очередь Сандрика, — передала ему трубку, а сама, напевая что-то немыслимое, — слуха у нее не было, — вышла.

— Да, — сказал Сандрик и поморщился — глупее нельзя было начать разговор, а ведь они столько не общались! — Наташа, это я…

Наташа слушала его голос и молчала — мысли вихрились у нее в голове.

Его глуховатый голос заставил ее содрогнуться. О господи, ничего не кончилось, ничего не ушло! Как ей справляться с собой? И она сказала, как только можно, беззаботно:

— Сандричек (будто маленькому!), ты? Ну как же долго ты не звонил!

Сандрик сухо ответил:

— Работал. Ну, а как ты? — И пошел у них бессмысленный разговор ни о чем, который запутывал и так запутанные их отношения. И непонятно было, кто это говорит: мать с сыном? Возлюбленная, ревнующая ветреного любовника?.. Или просто милые светские, довольно далекие знакомые? Так и не пришли они к решению, даже не заговорили об этом — насчет Рождества на даче, и Марья, которая подслушивала, — как же она низко пала и падала все ниже! — готова была выскочить и завопить: «Да говорите вы нормально!»

И Марья вышла из своего укрытия и невинно спросила Сандрика:

— Ну, спросил о Рождестве?

Сандрик отрицательно мотнул головой, поглощенный этой никчемушной беседой, вернее, не самой беседой, а голосом, тоном любимой женщины…

Тогда Марья крикнула так, чтобы было слышно Наташе:

— А как же с Рождеством?

И тут Сандрик нехотя спросил:

— Да, Наташа, ты приедешь на этот безумный бал, который устраивает твоя бывшая свекровь?

Наташа, не успев подумать, спросила только:

— А ты?

И он сказал:

— Если ты приедешь, я тоже там буду.

Голос Наташи повеселел, и она воскликнула:

— Замечательно! Вот и встретимся! — А сама вдруг подумала: «Видимо, Алек трепанулся…» И обмерла. Но об этом после, потом. Главное, что они увидятся. Он — ее любимый сын, не более… «Врать ты, мать, здорова», — прогундосил второй голос. На том разговор закончился. Сандрик не посмел сказать: «Целую», — хотя ему очень хотелось. А Наташа, хотя и была одна, в воспитательных целях не сказала.

* * *

Наташа после звонка Марьи и Сандрика была не в себе. Она услышала, как он скучает по ней, и это томлением отзывалось и в ней. Она уже не корила себя за это, понимала, что бороться не в силах. Пусть так. Но надо заниматься делом. Надо звонить Аннелоре, узнавать, как с Фрайбахом, и готовить прием, который и в самом деле нужен: необходимо «на уровне» принять одного чиновника, от которого зависит многое — в частности, и ее пребывание здесь, а она поняла, что пока уезжать отсюда не хочет.

А что же с Рождеством?.. Там будет видно.

Позвонила Аннелоре. Была очень мила, будто и не состоялось у них того странного разговора, сказала, что звонила Рихарду, и как и думала, он отказался приехать, хотя присовокупил, что мадам Натали ему очень симпатична и ему бы не хотелось ее огорчать, но… взамен Рихард предложил как-нибудь, когда Натали будет совсем скучно, мало ли, и так бывает! — то он будет рад их видеть у себя, у него еще есть что показать, если мадам Натали интересно.

Наташа, на удивление себе, огорчилась тем, что старый барон не появится на приеме, — ей как-то сразу стал неинтересен и скучен этот прием, наверняка нудный. Но то, что будет Аннелоре, ее порадовало, и как-нибудь, так она успокоила себя, они обязательно поедут к барону.

Как ни хотелось, но пришлось звонить Динару и рассказывать ему — как тот требовал — все в подробностях. Он обрадовался:

— Вот, я же вам говорил, что так будет! Теперь вы должны скоренько съездить к барону в гости и там задружиться на всю оставшуюся жизнь! — Он захохотал, что отвратительно отозвалось в Наташе.

Прием прошел, как всегда. Скучно и на уровне. Приезжий гость был весьма доволен. Ему понравилась мадам посол. Он знал, что здесь посол — женщина, но не представлял себе, что она так хороша и молода.

А вечером Аннелоре кое-что узнала. Она уселась на свой стул с вязанием и ожидала уже тех историй, что с мальчонкой. Но оказалось — нет. Тут было все серьезнее… Саша Евгеньич, как называл Динар своего гостя, был склонен к женщинам, потому что долго описывал, как Наташа похорошела, и в этом чувствовался мужчина без отклонений. Значит — Саша Евгеньевич… Это надо запомнить, может быть, Наташа знает его? Или хотя бы слышала? Потом они поговорили о том, что надо шевелиться, — это сказал Евгеньич, и Динар обиженно заявил, что быстрее быстрого быть ничего не может, если Саша хочет, пусть сам попробует прямиком толкнуть Наташку к этому шагу. А Динар посмотрит, как у него получится с этой упрямой макакой. (Анне ужаснулась от того неуважения, которое они проявляли к Натали. Даже — презрения… «Почему? Как они смеют? Наверное, смеют… — огорченно вздохнула она, — интересно, как назовут они ее, Анне?» — И услышала: «Старая сорока…» От этого она взбесилась не на шутку. Какие же эти русские мужики! Для них не существует женщина как особа, с которой надо быть прежде всего мужчиной, даже если, предположим, эта женщина служит им… Тогда тем более они должны уважительно говорить о ней… них… А дальше эти двое решили позвонить Натали. Только Динар предупредил этого Сашу, что пока ему, Саше, не стоит открываться, чтобы не перепугать Наташку… (значит, Натали знает этого типа? И не с лучшей стороны, видимо? А что знает о Натали сама Анне?)