Князь сердца моего - Елена Арсеньева Страница 27

Минуло более месяца. На дворе стоял октябрь, и угрожающийпризрак бесконечной русской зимы уже не таился за низкими серыми тучами, асделался явью. Несколько раз выпадал снег, который уже и не таял; однообразнымбелым покрывалом сровняв и ухабы, и берега неширокой речонки, укрыл тушиоколевших лошадей, и замерзшие трупы, и проселочную дорогу, по которой медленнотянулась длинная колонна; и сторонний наблюдатель мог бы подумать, что сошел сума или оказался на пути в чистилище, ибо путники сии напоминали призраков всехвремен, народов и сословий. Рядом с шелковыми, всевозможных цветов шубами,отороченными дорогими русскими мехами, брели пехотные шинели и кавалерийскиеплащи. Головы путников были обмотаны платками всех цветов – оставалась лишьщелочка для глаз. Тут и там мелькала шерстяная попона с отверстием посерединедля головы, ниспадавшая складками к ногам. То были кавалеристы, ибо каждый изних, теряя лошадь, сохранял попону; эти лохмотья были изорваны, грязны,прожжены. Теплая одежда стала едва ли не главным мерилом ценностей в томлюдском скопище, что еще недавно называлось великой и непобедимой французскойармией. Теперь в этой армии не осталось ни наград, ни чинов, ни званий.Невозможно было отличить генералов и офицеров; как и солдаты, они надели насебя что под руку попалось. Их всех – командиров и рядовых – перемолола Россия.

Наполеон полагал, что занятие Москвы не замедлит привести кмиру, условия которого будут продиктованы им самим. Эта мысль страшнобеспокоила Кутузова: извещая императора Александра об оставлении Москвы,русский главнокомандующий особенно настаивал на том, чтобы не вступать впереговоры с врагом. И Александр доказал, что умел быть твердым, когда хотел.Он готов был удалиться даже в Сибирь, лишь бы не вступать в переговоры сНаполеоном.

Ну что же, француз утешался тем, что если не получил мира,то получил Москву! Однако этот богатый город с большими запасами продовольствияи удобными квартирами вобрал в себя вражескую армию, как губка – воду, и болеемесяца держал Наполеона в полном бездействии. А русской армии как воздух быланужна эта передышка.

За это время в ходе войны без каких-либо заметных событийпроизошел перелом – так трофей превратился в ловушку.

Вялое продвижение тех, кто составлял некогда гордостьФранции, было внезапно нарушено взрывом, разметавшим по белому снегу кровавыеклочья.

Толпа заметалась. Пешие кинулись врассыпную.

Молодой драгун, давно растерявший и остатки былого блеска, ивсе свои честолюбивые мечты, но сумевший сберечь коня, а вместе с ним – инадежду на спасение, сейчас изо всех сил пытался усмирить обезумевшее от страхаживотное. Гнедой плясал под ним, крутился как угорелый, норовя затащить туда,где кучно ложились ядра. Едва справившись с конем, драгун дал ему шпоры и вдругпочувствовал, как кто-то вцепился в его ногу мертвой хваткой.

Оливье де ла Фонтейн (так звали молодого драгуна) уже готовбыл освободить себя ударом сабли от этого опасного объятия, как вдруг увиделмолодого человека, одетого в лохмотья. Волочась на коленях за всадником иустремив на него свои горящие глаза, тот восклицал:

– Убейте меня, убейте меня, ради бога!