Круговой перекресток - Елена Гайворонская Страница 27

– В Крыму.

– А чё мало загорела?

– Чтобы выделяться. Все загорели, а я нет.

– Точно! – обрадовался Мишка и предложил: – Давай сумку понесу?

– На, – милостиво позволила я. Сумка не была тяжелой, сперва я хотела отказаться, но в последний момент спохватилась: клево подойти на линейку в сопровождении местного плейбоя Сухарева, исполняющего роль добровольного носильщика. То-то наши красавицы обалдеют!

– Гы, а тебе идет мини, – заявил Сухарев, как все признанные красавчики, не отличавшийся особой скромностью.

Несомненно, то была неосознанная пошлость, на которую девочка из приличной семьи была обязана обидеться. Но в то утро у меня был расслабленный благостный настрой, не хотелось дуться или дерзить, я лишь парировала:

– Спасибо, я знаю.

– Хм, – тряхнул кудрями Сухарев, но не нашелся что ответить.

Наши ряды поредели – не все отправились в девятый. Но самые стойкие были в сборе. Шоколадная Дашка издалека махала мне розовыми астрами. Подстриженная и перекрашенная в блонд Валька в прозрачной светлой блузке, под которой виднелся ажурный бюстик явно несоветского пошива, что-то увлеченно рассказывала, поводя в воздухе ладошками, кокетливо улыбалась подросшим и возмужавшим за лето пацанам. Рядом, вполоборота, стоял Кузя, нагнув голову, разглядывал мыски новеньких ботинок. Он явно позабыл детскую мечту стать шофером и вознамерился грызть гранит наук до последнего. Валька взяла Кузю под локоток, склонила голову на Колькино плечо, томно завела глаза и вдруг встрепенулась и уставилась на нас с Сухаревым, полуоткрыв рот. Я почувствовала себя так, будто пришла раздетой. Хотела впечатлить окружающих, но не рассчитала собственной реакции на произведенное впечатление. Я никогда не стремилась быть в центре внимания, не ощущала себя пупом земли и испытывала неловкость, даже когда пожилая учительница литературы зачитывала вслух мои сочинения. К тому же блеснуть слогом и эрудицией совсем не то, что модной обувью и новой прической. Мне показалось, сейчас все начнут смеяться над моими взрослыми туфлями, завитой челкой, открытыми коленками и даже над букетом георгинов. Я жалко улыбнулась и с колотящимся сердцем выпалила:

– Всем привет!

И тут левый каблук предательски подвернулся, и я, чтобы удержать равновесие, ухватилась за Мишкину руку, которую тот с готовностью согнул в локте. Кузя пальнул в нас недобрым взглядом и отвернулся.

– Приветик! – скороговоркой выпалила Тонечка, маленькая, востроглазая, похожая на ощипанного воробья. Обежала нас вокруг, оценила наметанным взглядом профессиональной сплетницы, затараторила: – Шикарно выглядишь! Новая прическа? Тебе идет. Где отдыхала? Классные туфли. Где брала?

– В ГУМе, – ответила я на последний вопрос, сбрасывая руку Сухарева.

– Долго стояла? – не отставала Тонечка.

– Нет, – соврала я. – Вынесли прямо передо мной. Повезло.

– А мне вот папа из Парижа привез. – Валька демонстративно выставила ножку, покрутила мыском в красной лакированной туфельке.

– Тоже классные, – немедленно отреагировала Тонечка.

Я забрала у Сухарева сумку и подошла к Дашке, стоявшей неподалеку.

– Ты чё стоишь в стороне, как неродная?

– Я смотрю, ты не одна… – принялась оправдываться Дашка. – Ты сегодня произвела фурор…

Я фыркнула в ответ:

– Подумаешь, встретила Сухарева по дороге! Еле отвязалась. – И снова поймала пристальный Кузин взгляд. – Да еще Кузьмин таращится, будто я ему сто рублей задолжала.

– Наверное, ты по-прежнему ему нравишься, – предположила Дашка.

– Пусть ему Валька нравится. У нее грудь больше.

– Разве дело в груди? – Дашка подавила вздох. – Внешность не главное.

– Тебе-то что париться? – удивилась я. – У тебя с внешностью все в полном порядке.

Это было чистой правдой. Дашка вытянулась в изящную худощавую брюнетку с гладкими блестящими волосами, вдумчивыми карими глазами, робко взиравшими из-под пушистых черных ресниц, маленьким носиком, тонкими вишневыми губками. Ее свежее личико не нуждалось в дополнительных косметических ухищрениях, Дашка вполне могла бы стать примой, не хуже полноватой, широколицей, развязной Вальки. Но она не ощущала своего утонченного тургеневского очарования. Чудесные волосы безжалостно стягивались в скучный конский хвост, глаза прятались за стекла очков в некрасивой пенсионерской оправе. В придачу Дашка взяла привычку подобно черепашке втягивать голову в плечи, прятаться в ворот пиджака, который был больше на добрый размер и болтался на подруге, словно взятый с чужого плеча. Вероятно, Зоя Николаевна приобрела форму с расчетом на вырост.

– Распрямись и распусти волосы, – посоветовала я Дашке, – и поменяй очки.

– Я не хочу, – упрямо сдвинула она густые черные брови. – Меня все устраивает. Я хочу оставаться собой.

– Ты и останешься собой, – удивилась я. – Кем же еще? Просто немного изменишь стиль.

– Я не хочу, – повторила Дашка.

– Почему? – не унималась я.

Я действительно искренне хотела это понять.

– Просто не хочу, и все, – отрезала Дашка и отвела глаза.

«Ну и дура», – подумала я, немного обидевшись – хотела ж как лучше. И поправила челку. Лично мне понравился эффект, произведенный моим новым имиджем. Я оставалась собой, просто слегка подкорректированной.

Строгие учителя ворчали на мой маникюр и ругали за сережки. Однажды в школу вызвали маму, но она неожиданно приняла мою сторону и доходчиво объяснила, что аккуратные, покрытые неброским лаком ногти и крохотные «капельки», скрытые под волосами, вряд ли нанесут серьезный урон учебному процессу. А под конец даже процитировала Пушкина: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», – чем окончательно обезоружила директора. В конце концов меня оставили в покое, взяв слово не использовать яркие лаки и вызывающую бижутерию. Все-таки я брала места на городских олимпиадах по русскому, чем защищала школьную честь.