Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла - Елена Езерская Страница 27

— Вот как… — после недолгой паузы произнес «барон». — Опередила-таки меня, Анастасия Петровна! Одна она или с поверенным? А ты ее, как положено, принимал? Не обидел, не нахамил? А то я тебя знаю!

— Ни боже упаси! Пальцем не тронул, пылинки с нее сдувал! — принялся клясться Шулер. — А приехала она одна, и я ее в гостевую поселил…

— Так что же ты молчишь! — зашипел «барон». — Это рядом совсем, она ведь тоже от вашего шума проснуться могла!

— Никак нет-с! — забормотал управляющий. — Я первым делом проверил — как с вечера закрылась на ключ, так и спит!

— Ох, если врешь, я с тебя три шкуры спущу! — Дело, по-видимому, дошло до кулака перед носом Шулера, потому как управляющий сделался шелковым и залепетал быстрее и жалобнее прежнего.

— Не извольте волноваться, Иван Иванович, я ваше сиятельство не подведу, я все, как надо сделаю, изверчусь, расстараюсь, будете довольны…

— Хорошо, хорошо, иди, — смилостивился «барон», — надоели вы мне! Думал, отдохну с дороги, а вы мне тут карусель устроили! Вон ступай, да поживее. Думаю, день у нас завтра нелегкий предстоит, с баронессой так просто в «дурака» не сыграешь…

Анна, по-прежнему прятавшаяся за шторой, поняла, что управляющий, наконец, ушел восвояси, и в кабинете остался один «барон». Какое-то время он сидел в полной тишине, достав что-то из ящика стола, а потом Анна услышала его голос, и прозвучал он так нежно и так горестно, что Анна невольно смутилась:

— Ах, отец, отец! Почему ты так обошелся со мной? Почему бросил на произвол судьбы, почему не любил, как его? А теперь вас обоих нет, и никто мне не верит. И даже она… Отец, за что?..

«Барон» встал из-за стола, погасил лампу и, шатаясь, с тяжелыми вздохами, направился к выходу. Раздался щелчок замка — дверь закрыли с внешней стороны, поняла Анна. Но волноваться по этому поводу не стала — она знала, как пройти во двор через потайную комнату, устроенную еще ее опекуном. Беспокоило Анну другое, и потому, выбравшись из-за шторы, она первым делом подбежала к столу и взяла в руки оставленный там «бароном» предмет. И, придвинувшись к падавшему из окна лучу света, разглядела найденную ею овальную рамку.

— Боже, этого не может быть, — только и смогла прошептать Анна. Это был памятный Анне портрет старого барона Корфа. Тот, что был так дорог и ей, и Владимиру. Портрет его отца…

От всего этого можно было сойти с ума! С одной стороны, собственная интуиция и рассказ Никиты, говоривший о сомнениях Петра Михайловича, подсказывали ей, что новоявленный родственник — самозванец. Но тогда почему все вокруг так упорно именовали его бароном? Судя по тому, что она услышала сегодня, и Долгорукая сама большая мастерица на мистификации, и ушлый Шулер с пронырливой и въедливой Полиной искреннее считали его настоящим сыном старого барона Корфа. И слова «ваше сиятельство» и «господин барон», обращенные к нему, звучали в их устах как само собою разумеющееся. И потом — эта его последняя фраза об отце… Анна была потрясена и растеряна и понять происходящее была не в силах. Пока не в силах, сказала она себе. Но я еще узнаю всю правду, я раскрою этот секрет!

Быстро вернувшись к себе, Анна тотчас же легла, ибо ей пришло в голову, что «барон» может придумать способ, как проверить ее присутствие в комнате. За свою жизнь она не боялась — сказанное «самозванцем» сегодня еще раз подтвердило его желание быть осмотрительным и не торопить события. Но нельзя было допустить того, чтобы он узнал, что Анна находилась в кабинете при его разговоре с Долгорукой и Шулером. И хотя произошедшие при ней события все не отпускали Анну, и она продолжала переживать услышанное, сон начал понемногу овладевать ею. А потом ей явилось видение…

Через опущенные ресницы она разглядела в полумраке комнаты силуэт, который быстро пересек ее от двери к окну, а потом подошел к постели, на которой лежала Анна. Она не видела точно, кто это, но чувствовала, что непрошенный посетитель внимательно рассматривает ее лицо, и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть незнакомца. Незнакомца, так поначалу подумала Анна, но вскоре до нее донесся аромат фиалок, и Анна совершенно растерялась, — Господи, что же это?! А потом она провалилась в глубокий и чистый сон — без сюжетов и красок. Только неотразимый в своем величии белый свет и небесное сияние.

Утром она почувствовала себя невероятно свежей и отдохнувшей. И все, что привиделось ей в последний момент, посчитала галлюцинацией, вызванной усталостью и волнениями прошедшего дня, но запах фиалок преследовал ее и, подойдя открыть окно и взять кувшин с водой, Анна вздрогнула — на подоконнике в тазике для умывания плавал букет фиалок. Анна отшатнулась от него и выронила кувшин из рук — он с пустым грохотом упал и покатился по полу.

На шум вскоре прибежал вездесущий Шулер, но Анна ему не открыла — сказала через дверь, что страшного не случилось и ей ничего не надо. Уходя, управляющий сообщил, что просит пожаловать в столовую к девяти, и, приведя себя в порядок, Анна решила прогуляться до завтрака к озеру — очнуться от пережитого волнения и поразмыслить над увиденным.

Свежесть утреннего воздуха быстро вернула ее к жизни, а красота тихого летнего леса успокоила. Анна не торопясь прошла по нахоженной с детства тропинке на берег и приблизилась к беседке, которую десять лет назад для нее приказал построить Владимир — он знал ее привычку гулять по утрам в лесу и, ценя стремление жены уединяться на природе с книжкой в руках, придумал и разработал для нее проект этого павильона в венецианском стиле. Делавшие его мастера покрыли дерево специальным раствором, и поэтому оно, старея, не разрушалось, а приобретало со временем крепость камня.

— Не любите фиалки? — с опасной иронией спросил ее «барон», неожиданно появившийся перед Анной — он спустился на верхнюю ступеньку из беседки, наблюдая за тем, как она вознамерилась бросить в воду оставленный у нее ночью на окне букет.

Анна приняла букет за знак, и это напугало ее, а потому, не желая оставлять у себя символ непонятной ей темной силы, таинственным образом посетившей ее ночью, Анна решила незаметно избавиться от букета, но, забывшись в лесу от нахлынувшего на нее покоя и благодати, вспомнила о своем намерении только приблизившись к озеру.

— Я люблю фиалки, — тихо сказала она, — но лишь тогда, когда их мне преподносят, а не подкидывают.

— Это все театр, — понимающим тоном протянул «барон», — тайные поклонники вам не интересны, вы любите стоять перед рампой, и чтобы в ее свете толпа забрасывала вас цветами и подарками.

— Я предпочитаю в отношениях ясность и открытость, — возразила ему Анна, с интересом разглядывая своего собеседника — сегодня «барон» был как-то заметно бледен лицом и мягок в обращении.

— Вам претят тайны? — усмехнулся тот.

— Тайны отняли у меня самых близких людей и едва не разрушили мою жизнь, — тихо сказала Анна и заметила, как дрогнули ресницы у ее «визави».

— Я знал, что у нас с вами значительно больше общего, чем это могло показаться поначалу и со стороны. — «Барон» жестом пригласил Анну войти в беседку и присесть. — Вот даже это, мы оба любим гулять по утрам.