Летняя королева - Элизабет Чедвик Страница 27

Она покрыла его ключицу и шею легкими поцелуями, покусывая зубами и заигрывая языком.

– Скажи «да», Людовик, – шептала она ему в ухо. – Скажи «да». Для меня. Сделай это для меня… сделай это для Франции.

Он прикрыл веки, наслаждаясь эротическим зарядом ее слов и нежным прикосновением губ. Возбуждение нарастало. Он со стоном перекатился на нее и овладел ею одним движением.

– Ладно, – задыхаясь, проговорил он. – Я сделаю это. Я покажу тебе, на что способна Франция! – Он действовал с силой, подстегиваемый мыслью о великих делах по приказу жены, хотя в эту минуту он подмял ее под себя.

Когда теплое южное солнце коснулось лица, Алиенора подумала, что вернулась из ссылки. Если не считать короткого визита в Ле-Пюи, она не видела Аквитанию четыре года, и сейчас казалось, будто она попала под дождь после долгой засухи. Все, что она так долго таила внутри, начало просыпаться, переполняя душу. Она с удивлением обнаружила, что снова способна смеяться, снова способна расцвести.

В Пуатье она протанцевала по всем комнатам дворца.

– Дом! – Она схватила Петрониллу в объятия. – Мы дома! – Она знала, что если бы всегда могла настоять на своем, то жила бы здесь постоянно, а в Париж наведывалась только по делам.

Ее вассалы собрались по призыву Людовика для военной кампании против Тулузы, среди них был и Жоффруа де Ранкон, который привел людей из Тайбура, Вивана и Жансе. Сердце Алиеноры застучало быстрее, когда он преклонил колени перед нею и Людовиком. Она до сих пор испытывала волнение в его присутствии: время и расстояние ничего не изменили.

С Людовиком он держался любезно и умело организовывал армию для похода на Тулузу. Все обсуждения проходили дружелюбно и профессионально, между ними даже зародилось некое приятельство, поэтому северные бароны поглядывали на эту пару подозрительно и враждебно.

Если выпадала возможность побеседовать с Алиенорой, то он держался так же любезно, однако присутствовало какое-то неуловимое напряжение, словно оба стояли на пути бурной подземной реки, о которой знали только они.

– Король оказал мне честь, сделав меня своим знаменосцем, – с гордостью сообщил ей Жоффруа.

– Он понимает важность вовлечения в политику моих вассалов, – ответила она. – Вполне разумно, что при таком подходе человек ваших способностей будет процветать.

– Находятся и те, кто не одобряет, что южный выскочка занял такое высокое положение, – криво усмехнувшись, сказал он. – Впрочем, успех всегда порождает зависть. Я рад возможности послужить вам и королю.

В первый вечер компанию развлекал знаменитый благородный трубадур Жофре Рюдель [11], сын смотрителя Блэя: исполнив обязательные боевые песни и баллады, он взял минорный аккорд на своей цистре и запел про раздирающую душу любовь и тоску:

«Я верю, что Бог – мой истинный Повелитель, который поможет мне встретить мою далекую любовь. На одно везение приходится два несчастья, ибо моя возлюбленная так далеко. Ах, стать бы мне паломником, взять в руки посох и набросить накидку, я бы тогда увидел ее прекрасные глаза!»

У Алиеноры сжалось горло. Она бросила быстрый взгляд на Жоффруа, и на какую-то долю секунды их взгляды встретились и река под их ногами вздыбилась.

Когда-то она играла здесь в саду с ним в догонялки и смеялась, когда уклонялась от его попыток поймать ее. Она ездила вместе с ним на охоту; они вместе пели и танцевали. В его компании она тренировалась в тонком искусстве флирта, понимая, что ей ничего не грозит – он никогда не сделает ей ничего дурного. Жоффруа был радостью ее детства и предметом тоски в период ее взросления. Все это теперь в прошлом, но воспоминания и тяга остались. И ей хотелось использовать их, чтобы выстроить мост через пропасть, но ради них обоих этого нельзя было делать. И флиртовать с ним она тоже больше не будет, потому что теперь все эти слова обретут истинное значение.

Воспылав желанием покорить Тулузу, Людовик покинул Пуатье на следующее утро со своими французскими войсками и теми вассалами Алиеноры, кто ответил на призыв. Остальным было приказано присоединиться к нему по дороге. Алиенора, в короне Аквитании, обняла мужа и, когда он поднялся в седло, вручила ему щит.

– Храни тебя Господь, – произнесла она, краем глаза наблюдая за Жоффруа, который нес знамя Людовика с лилией и летящим орлом Аквитании. Жоффруа смотрел прямо перед собой, решительно выпятив подбородок. – И всех вас.

– Я вернусь и привезу тебе подарок в виде Тулузы, если то будет угодно Богу, – ответил Людовик.

Алиенора отступила назад и села на отцовский трон, который вынесли из зала и водрузили на платформу под шелковым балдахином. Взяв кожаную перчатку у сокольничего, она усадила Ла Рину на правое запястье, а в левую ей вложили скипетр, усыпанный драгоценными камнями и украшенный фигуркой голубки. Герцогиня Аквитании, при полном параде, она восседала на троне, наблюдая, как уезжает кавалькада храбрых, мужественных, блестящих воинов. Людовик был в своей стихии, и Алиенора подумала, что никогда еще он не выглядел таким красивым и уверенным. И сердце ее распирала гордость за него и за другого мужчину, который поклонился ей, не покидая седла, и повез впереди войска знамя.