Принцесса с принципами - Абигайль Кейси Страница 27

Он старался не пялиться на голую девушку, которая все еще стояла между бочкой, наполненной кипятком, и деревянным настилом, предназначенным для удобного лежания.

— Погоди-ка, сейчас сполоснем лучшее лежбище в мире.

Он дотянулся до ковша и сдвинул с бочки, в которой булькал кипяток, тяжелую плотную крышку из самого крепкого сибирского дерева — лиственницы, дерева, которое, в отличие от других представителей хвойных, на зиму сбрасывает пожелтевшие иглы, чтобы по весне сочно зазеленеть новенькими побегами.

— Отойди, пожалуйста, немного.

— О'кей.

— Только держись подальше от печки.

— О'кей.

Она шагнула в сторону застекленного, узкого, с диагональю три дюйма оконца.

Одной рукой прикрывая груди, покрывшиеся гусиной кожей.

Другой — рыжеватенький лобок.

Он взглянул мельком, отвел еще не распаленный взгляд и окатил кипятком выскобленные до полной гладкости доски.

— Не стесняйся, занимай лучшее место.

Она покорно и неторопливо присела на краешек деревянного настила, возвышающегося над полом.

В полумраке она казалась ему совсем не земной женщиной, а каким-то другим, гораздо более ранимым и хрупким созданием, упавшим то ли с облаков, то ли со звезд.

Он снова набрал полный ковш кипятка и вернул тяжелую крышку на место.

— Объявляется минутная готовность.

Голос его звучал торжественно и величаво, как при запуске космического межпланетного корабля.

Она, осваиваясь, прилегла на мокрый настил спиной к оконцу.

Он нацелил ковш на камни, светящиеся в полумраке багрянцем.

— Объявляется обратный отсчет.

Она плотно сжала колени, подтянув их к груди.

Так ее учили приземляться на парашюте, чтобы смягчить встречу с землей.

— Семь!

Едва заметный отблеск раскаленных камней ложился на ее замершее бедро.

— Шесть!

А свет от оконца — ровный, матовый, чуть-чуть усиленный снежным отблеском, ровно мерцал на ее девичьей шее, напряженной от необычности происходящего.

— Пять!

Она виновато улыбнулась и начала аккуратно менять положение.

— Четыре.

Теперь он видел только ее круто согнутую спину с едва угадываемым позвоночником и острыми лопатками.

— Три.

Лишнего веса в ней не было ни грамма.

— Два!

Нет, лучше обнаженной женщины нет ничего в этом мире.

— Поехали!

Он плеснул кипяток на камни и, подгоняемый волной перегретого сухого пара, ринулся к лежбищу.

Пар опередил его, лаская горячо и дерзко еще никем не целованные плечи, шею, торс, поясницу и тазобедренную классическую точеность скованно лежащей на деревянной лавке девушки.

Она вздрогнула, но осталась в той же напряженной и настороженной позе.

Он приблизился.

Она не шелохнулась.

Он присел и робко, чрезвычайно осторожно и нежно коснулся губами ее плеча.

Она подвинулась, освобождая место рядом с собой.

Он снова коснулся ее плеча тихим, аккуратным, бережным поцелуем.

— Не надо, — прошептала она. — Не надо.

Она замерла, боясь шелохнуться.

Он устроился рядом, почти вплотную к беззащитному, доверчивому, мелко дрожащему телу.

И ее, и его начал бить озноб.

То ли от пара, который ровным горячим слоем накрыл их.

То ли от неведомой обоим возможной близости.

Он ждал, но скованность и дрожь не покидали ни его, ни ее.

Он понял, что она просто робеет перед банной кондовой обстановкой, ведь это не бассейн, не душевая кабина, не джакузи и даже не финская цивилизованная сауна с электронными таймерами и умными термостатами.

Он понял, что ее смущает и тусклость освещения посредством единственного оконца, и замоченные в ушате березовые веники, напоминающие инструменты для мучительных пыток.

Он понял, что она элементарно заражает его своей неуверенностью и необоснованными страхами.

— Так! — сказал он, покидая ложе несостоявшейся любви. — Давай-ка я тебя тихонечко попарю.

— О'кей.

— Только ты расслабься.

— О'кей.

— Но для начала надо как следует прогреться.

Он плеснул два ковша подряд и вернулся к той, которая, крепко зажмурившись, успела принять всем телом нахлынувший жгучий пар.

В банной тесноте резко и свежо запахло березовыми листьями.

— Благодать, — прошептал он. — Истинная благодать.

Озноб резко сменился испариной, и он, и она почти одновременно начали исходить обильным потом.

Женский организм избавлялся не только от водных излишков и накопившихся шлаков, а еще и от стресса, вызванного недавней катастрофой, и от надуманных опасений, еще до конца не забытых, и от неуверенности в грядущих ласках, и от нерешимости все же отдаться именно сегодня, именно ему, и от возможности потерять, и от возможности приобрести…

Мужской же — чем больше прочищал кожные поры, тем становился решительней.

Осталось только довести желанную до соответствующей кондиции.

Он добавил парку и, дождавшись, когда почти невыносимая температура выровняется, пустил в ход два березовых веника сразу.