Лекарство от верности - Галия Мавлютова Страница 27

– Пришла вот, – сказала я.

В сущности, я не знала, о чем с ней говорить, мой приход в прошлое потерял всякое значение. Смысла не было. Ничего здесь не найду, разве что одну старую печаль, так она и без того живет во мне.

– Проходи, не стой на пороге, – сказала она и открыла дверь длинным старинным ключом, похожим на амбарный. Когда-то я тоже открывала дверь таким же ключом. У нас с мамой был свой ключ. Один на двоих. Ключ жизни.

Я робко вошла в прежнюю жизнь, все те же запахи, тот же колорит, тот же самый длинный коридор, уходящий в бесконечность. Тогда мне казалось, что коридор уходит от меня в будущее, в космос. Оказалось, он никуда не делся, не убежал, остался прежним, безнадежно застряв во времени.

– Зачем пришла? – строго спросила она.

– Захотела повидать вас, – нерешительно произнесла я.

– Не ври, – прервала соседка, – ты не за этим пришла. Тебе глубоко начихать на меня. Ты всегда была равнодушной к людям. Хочешь про отца правду узнать?

– Да, а как вы догадались? – прошептала я, покрываясь испариной с головы до ног.

– Время пришло, видать, для правды, – сказала она и прошла в кухню.

Я прислонилась к притолоке. За двадцать лет никто не удосужился покрасить двери, побелить потолки. Все осталось прежним, только состарилось. Занавески на окнах выцвели, превратившись в тряпку. Потолок почернел от копоти. Немытые стекла совсем не пропускали солнце. Темно, как в подполе. Лишь кухонный пол ярко блестел, видимо, его по старинке натирали воском.

– Кто был мой отец? – произнесла я, боясь услышать правду.

Соседка завозилась у плиты, затем открыла самодельный ящик в окне. Она так и не приобрела холодильник, держит продукты прямо на солнце, в фанерном ящике, встроенном в окно еще до войны.

– Вы, наверное, ничего не знаете о нем? – спросила я.

Нужно купить ей холодильник, чтобы она перестала пользоваться этим грязным ящиком. Соседка застыла, как изваяние. Она будто оглохла. Будто уже переселилась на кладбище.

– Вы меня не слышите? Я хочу купить вам холодильник. Небольшой, – сказала я.

Мне не хотелось уходить отсюда с пустыми руками. Ничего нового не узнала. Здесь жизнь застыла, превратилась в осколок минерала. Я ничего не приобрела для души, нужно что-нибудь приобрести для старушки. Это-то я могу сделать. В память о маме.

– Не надо покупать холодильник. Не нужен он мне. Я к своему привыкла, – соседка кивнула на ящик.

Она закрыла ящик, глухо стукнув деревянной створкой.

– Твой отец, этот, как его – Дмитрий Владимирович, – она кивнула на соседнее окно, где до сих пор проживали мои свекор и свекровь.

Давно, в детстве, на том подоконнике часами просиживал Вовка, он уже тогда знал, что станет моим мужем. Я тупо уставилась на соседку, будто онемела. И, кажется, надолго, может быть, навсегда. Язык отнялся, слова застряли в горле. Кажется, старуха окончательно выжила из ума.

– Да ты не бойся, Вовка не твой брат. Там такая история вышла, ужасная совсем. Страшная история. Потом уже все переплелось. Твой Вовка им все карты перепутал.

Я тихо съезжала по притолоке, шершавая поверхность цеплялась за ткань, останавливая мое падение, но я почти лежала на полу. Старуха бросилась ко мне, но остановилась на полпути, или ее остановила какая-то страшная сила?

– Ты, девка, чего испугалась? Не бойся, Вовка ничего не знает об этой истории. Они ничего ему не рассказали. Пожалели пацана. Я и сама хотела разыскать тебя, тайком от них, чтобы рассказать всю правду, но ты, видимо, почувствовала, что я скоро умру, и сама пришла ко мне. Молодец, чуешь чужую смерть.

Не только чужую, я свою смерть почувствовала. Она подкралась ко мне незаметно, из-за угла, набросилась на меня в квартире моего детства, уронив на пол и отняв дыхание. Сердце и жизнь, все отняла. Я медленно умирала, ощущая некоторую сладость от процесса ухода из жизни. Мне уже никто не поможет. Старуха не вызовет «Скорую помощь». Ей в голову не придет совершить столь экстравагантный поступок. Она привыкла к стоическому воздержанию, считая, все, что от Бога, принадлежит ему по праву. Захотел взять – возьмет к себе обязательно. Захочет вернуть – сделает в один миг. Бог почему-то захотел вернуть меня обратно. Эксперимент продолжался. Я вздохнула и выплюнула из себя скопившуюся горечь. Сразу стало легче дышать. Старуха рассмеялась.

– Вот видишь, вернулась. Хотела спрятаться, уйти, сбежать? Не получится. Пока не отживешь свое все сполна – не уйдешь отсюда. Не даст тебе Бог уйти. Получишь по заслугам. Под самую макушку.

Я напрягла дрожащие колени и с трудом привстала, робко присев на колченогий стул.

– Слушай меня внимательно и не перебивай, – сказала соседка, – все тебе расскажу, все, как было, как есть, а потом сразу лягу и умру. Умирать я собралась. Надоело жить. Ты ведь похоронишь меня? – спросила она.

В голосе соседки звучала надежда, старуха не хотела быть сиротой.

– Похороню. Обязательно. Где вы хотите, на каком кладбище? – сказала я, заранее зная ответ.

– Как это – где? На Красном, рядом с твоей матерью. И у меня там место припасено, я когда-то застолбила участок рядом с ней. И свой номер у меня есть, – она захлопотала у стола, перебирая ложки и стаканы, видимо, собиралась угостить меня своей незатейливой едой.

А я все пыталась понять, послышалось мне, пригрезилось или все было наяву, в действительности. И я вовсе не ослышалась. Старуха наконец сказала мне правду, долгожданную и выстраданную. Вовкин отец каким-то образом и мой отец, но при этом он совершенно не является Вовкиным отцом, чепуха какая-то, полная и безысходная, зато я узнала, где находится могила моей матери. Нашла меня, она сама захотела встретиться, соскучилась, мама посылала мне скорбную весточку.

– Вот, выпей, это тебе поможет, ты что-то совсем бледная, – сказала старуха и поднесла к моему рту стакан с бурой жидкостью.

Граненый стакан был грязным, захватанным жилистыми и неопрятными пальцами, но я отпила глоток чего-то горьковатого, невкусного, терпкого. Затрясла головой от жгучей горечи. Старуха усмехнулась.

– Брезгуешь, вся в мать, она тоже чистоплюйкой была, все намывала, натирала, начищала, – сказала соседка и поставила стакан на край стола.

Я могла бы передвинуть его дальше, на середину, в центр, настолько отяжелел мой взгляд после выпитой жидкости. Ожидание выплескивалось из меня, как вода из кипящего чайника, но нельзя было торопить старуху, нельзя. Я затолкала нетерпение вовнутрь, спрятала его поглубже. Пусть старуха сама дозреет, сама все расскажет. Уже недолго осталось ждать. Я дольше ждала, потерплю немного.

– Твоя мать любила Димку, Вовкиного отца. Все жили рядом. В одном дворе. Димка был из бедной семьи. Твоя мать тоже, но они по-хорошему дружили. Все было, как у людей. А потом что-то случилось, Димка задурил, бросил твою мать. Перестал приходить к ней. А немного погодя переселился вон туда, – старуха кивнула на знакомый и родной подоконник.