Растоптанное счастье, или Любовь, похожая на стон - Юлия Шилова Страница 27

— За то, что я доверчивая тупица.

— Наталья, ситуация, в которую ты попала, можетслучиться с каждой из нас. Сейчас время такое страшное. У мужика на лбу ненаписано, чем именно он занимается и что у него на уме.

— Это точно. На лбу у него было чисто.

Моя поддержка сразу подействовала на подругу надлежащимобразом, и она почувствовала во мне родственную душу, которая готова за неезаступиться и поддержать в трудный момент.

— Светлана, как думаешь, а почему наука до сих пор непридумала какой-нибудь приборчик, чтобы можно было проверить, фальшивый этомужик или нет?

— Что проверить-то?

— Ну, проверяют же деньги на фальшивость.

Поднес купюру, посмотрел на нее внимательно, удостоверился вее подлинности и можешь спокойно класть себе в кошелек.

— Вот ты придумала!

— Я тебе дело говорю. Так же и с мужиками. Почему досих пор не создан приборчик, при помощи которого женщина может мужика разглядеть?Так бы и ошибок было меньше. Проверила мужика на вшивость и уже точно знаешь,пригодится он тебе в хозяйстве или нет. Так бы фальшивки и отсеивались.

— Если бы на все приборчики были, было бы простонеинтересно жить. Жизнь вообще состоит из одних ошибок.

— А быть может, наша жизнь и есть одна большая ошибка?

— Может быть…

Наташка открыла еще одну бутылку мартини, налила полныебокалы и взяла в руки справочник о ночной московской жизни, который лежал намоем журнальном столике.

— Света, а ты где такой справочник купила?

— Не помню. В каком-то магазине.

— Классная вещь!

— Тебе и в самом деле нравится?

— Еще бы.

— Значит, забирай себе.

— Что, и вправду? Но ведь он дорого стоит.

— Ерунда. Ты сама всегда говоришь о том, что дружбу деньгамимерить нельзя. Мне для тебя ничего не жалко. Я как-то шла по магазину и увиделаэтот справочник. Думаю, дай куплю. Ведь нужно же куда-то в свет выбираться.Москва такая большая и такая тусовочная. Хочется порой окунуться и в ночную еежизнь, а куда выйти, мы даже не знаем. Зато тут все написано — где народупобольше, какая публика, какие цены…

— Значит, ты мне его даришь? — еще разпереспросила меня подруга.

— Я же сказала — дарю.

— Ладно, беру. Видно, нет во мне гордости. И это послетого, как ты чуть было моего мужика себе не приписала.

— Наташа, ты о чем?

— О том, что фактически ты сегодня меня предала.

— Наташа, что значит «предала»? Ты все опять начинаешь?

Положив журнал к себе на колени, Наталья бросила в моюсторону вкрадчивый взгляд и спросила пьяным уже голосом:

— Свет, а может, тебе все это померещилось?

— Что значит «померещилось»? — не поняла яподругу.

— Ну то, что ты мужика какого-то сбила, и то, что он утебя на даче лежал?

— Ты что такое говоришь?

— Может, ты слив пересобирала? Такое от усталости частобывает. Переутомление, одним словом.

— Натуля, а может, тебе померещилось?

— Что померещилось?

— Что тебя на шестьдесят пять тысяч долларов ограбили.Может, твои драгоценности дома лежат?

— Ты хочешь сказать, что я идиотка?

— А ты хочешь сделать идиотку из меня?

— Ладно, давай не будем, а то сейчас все по новойначнется. Раздеремся еще. Только… Или мы обе сошли с ума, или я вообще ничегоне понимаю, — решила сгладить ситуацию Наташка. — Давай лучше ястраницу с перечнем ночных клубов открою, глаза зажмурю и ткну пальцем. В какойклуб попаду, в такой и поедем.

— Тебе что, вчерашней ночной жизни мало?

— Как можно сравнивать? Вчера у меня были совсем другиецели.

— Какие?

— Вчера я ездила за принцем.

— А сегодня?

— Сегодня мы не за принцами поедем, а просто отвестидушу. Тряхнуть стариной. Немного прийти в себя. Ну что мне, после того, чтовчера произошло, закрыться в четырех стенах и умереть к чертовой матери?

— Я тебя к этому не призываю, — тут же замотала яголовой.

— В конце концов, грабить меня уже нечего. Все, чтоможно было, уже вынесли, поэтому я не представляю никакой ценности дляворов-профессионалов. Если только меня саму вынести… Желательно куда-нибудь наРублевку.

— Что ты все со своей Рублевкой заладила?

— Да пошла она к черту, эта Рублевка! Даже есликто-нибудь предложит мне туда переехать, я ни в жизнь не поеду! Ни за какиековрижки! Меня теперь туда даже арканом не затащишь!

— Ох, Наташка, ты у меня неисправимая!

— Так что, едем или нет?

Не успела я дать свой ответ, как вздрогнула оттого, что вмоей сумке раздался звонок мобильного телефона. Посмотрев на определитель, ятут же обратила внимание, что номер засекречен, и с нескрываемым волнением вголосе глухо сказала в трубку:

— Слушаю.

— Послушай, ты на часы смотрела? — раздался на томконце провода знакомый голос.

— Простите, а кто это?

— Что, уже так быстро забыла?

— Представьтесь, пожалуйста.

— Это Илья.

— Ой, а я смотрю, голос знакомый. Не сразу поняла, чтоэто ты.

— Быстро же ты все забываешь! А я смотрю, время тикает,а от тебя никаких вестей нет.

— А какие от меня должны быть вести?

— Что значит «какие вести»…

— А ты где?

— На даче.

— Ты что, опять на дачу поехал?

— А я с нее и не уезжал.

— Как не уезжал? Постой, ты за телефоном, что ли,вернулся? Зачем? Я бы тебе сама все подвезла, как договорились.

— Света, у тебя, я смотрю, язык еле шевелится.

Ты, наверно, хорошо приняла на грудь? Тебе, видимо,совершенно по барабану, что ты сбила пешехода и что он у тебя на даче больнойлежит. Я уже устал тебя ждать. Я есть хочу!