Цена моих грез - Ева Ройс Страница 27

– Нормальное зеркало, – пожал плечами мужчина, мягко опустив меня на пол. – А ты даже в образе лесной ведьмы прелестна.

– Настоящий мужчина, – вздохнула я, – знаешь ведь, как поднять настроение девушке. А теперь обрадуй меня по полной программе: выйди, а?

– Замуж? – улыбнулся он. – Ну вот так сразу я не могу…

Коснулась пальцами его губ, чтобы ощутить кожей его улыбку. И запомнить тем самым навсегда. Внешность можно забыть, а прикосновение – никогда. Но, прежде чем пропасть в его глазах, стремительно убрала ладонь и даже за спину спрятала.

– Имей гордость и уходи, я ведь на колени не вставала, кольцо не дарила, – с намеком протянула немного смущенная я. – Давай, вдохнови меня на подвиг.

– Ушел весь в слезах, – патетично заявил Паша, усмехнувшись, и вышел из внушительных размеров ванной, плотно прикрыв дверь за собой.

Хмыкнув, вновь взглянула в зеркало и, поморщившись от небывалой красоты, начала стаскивать платье. Безумно жалко выбрасывать, но, похоже, придется.

После душа я чувствовала однозначно лучше, но вот эмоционально мне было все еще хреново. Я металась, как птица в клетке, однако мои прутья не стальные, а сотканные из чувств. Не знала, что делать. Не знала, как поступить. Тогда, в лесу, мне казалось, я встану и пойду вперед, переступив через все, ведь у меня есть цель, но сейчас… На деле всегда все сложнее.

Долго стояла, прижавшись спиной к двери, не в силах выйти. Посмотреть в его глаза. Ощущать его запах. Сейчас, когда я немного успокоилась, я осознала, что, если увижу его – все, не смогу отступить. У каждого есть надежда на счастье, и я свое не желаю упускать. Ведь оно так близко.

Если бы он дал мне уйти, отпустил… Тогда я бы потушила пылающий внутри костер слезами, а пепел бы развеяла в своей новой жизни.

Иногда любить кого–то больно. Особенно когда тебя разъедают брошенные другим слова.

“За сколько он тебя купил?”

За бесконечность. Ведь доброта не имеет цены, как и забота с честностью.

Но я все же вышла, придерживая подол огромного банного халата, в котором я буквально утопала. Да, размерчик был далеко не моим, но ведь не голой выходить или в одном только полотенце?

Он сидел в кресле, откинувшись на спинку. В руках у него был тонкий планшет, в который Паша напряженно всматривался. И, судя по выделившимся на лице жевалкам, мужчина был даже не зол, а в ярости.

Я не смогла пройти мимо и, будто ничего не видела, уйти в выделенные мне комнаты. Подошла, положила свою ладонь поверх его ладони, сжимающей подлокотник.

– Все хорошо, – ответил он на мой безмолвный вопрос, откладывая гаджет на столик и поднимаясь, при этом не опуская мои пальцы.

– Уверен? – мой голос прозвучал хрипло.

Ноги вдруг стали ватными, а губы начало жечь. Хотелось… Очень много внезапно захотелось.

Паша коснулся моего лица, очерчивая контур пальцами, погладил щеки, при этом не отрывая взгляда от моих глаз. Его нос почти касался моего, а его дыхание я чувствовала своим дыханием.

– Ты мне веришь? – спросил тихо, но я услышала.

– Нет, – выдохнула у его губ, желая прекратить пытку и поделиться жаром, что начал пожирать мое тело.

Но он не дал поцеловать себя. Сделал шаг вперёд, заставляя тем самым отступить меня.

Я делаю шаг назад, а он два вперёд.

– Твой ответ?

Я чувствую его тело, биение сердца и запах. Так близко, что кружится голова.

– Нет… – прошептала в пустоту, сжимая его плечи, чтобы не ускользнуть из этого измерения. И сама не понимаю, когда я вдруг сказала: – Верю…

Паша сразу же накрыл мои губы своими, поглощая не отзвучавшие звуки и последующий стон.

Я горю. Такое возможно? Он говорил, что я снежинка. Но разве снег горит?

– Паша, стой, Паша, – отстранилась от него, задыхаясь в своих чувствах и в нем. Вдохнула вязкий горячий воздух, пропитанный им.

Он во мне везде.

На коже узором прикосновений. В крови пряной горечью и солёной нежностью. В душе следами от когтей реальности. В легких отравленным кислородом.

– Прости, малышка, прости, – Паша обнял меня.

Покачала головой, не в силах больше произнести хоть слово, молясь, чтобы он понял по моему пульсу, чего я хочу сейчас больше всего на свете.

Его хочу. До одури. До пожара в легких и до всех звёзд во Вселенной, которые можно увидеть, зажмурив глаза. До всех возможных комбинаций нот.

Хочу его без предела и без конца.

На этот раз шаг нему сделала я, поцеловав его в шею, в которой до этого прятала лицо. Языком провела по напряженной коже, вновь поцеловала, ощущая под ладонями, которые я держала на его груди, стремительное сердцебиение.

Паша застыл. Лишь руки до лёгкой боли сжали меня, прижимая к твердому телу.

Близко.

Ещё ближе.

Кожа к коже. Дыхание к дыханию. Душа к душе. Миры в одно.

– Не делай так, – попросил он, спустя секунду, что стала для меня маленькой вечностью.

Но остановиться сейчас, когда вспыхнула первая искра и загорелся огонь? Нет. Нельзя. Не хочу и не желаю.

– Просто поцелуй меня, – мой немного хриплый голос разбил тишину спальни, и осколки из предрассудков, страха и лжи рассыпались по мягкому ковру.

Разве бывает так – страстно, но в то же время до слез нежно и ласково? Будто не губы целует, а мое израненное злыми словами сердце.

Теперь вспыхнувшее пламя мы делили между собой, не желая сгорать поодиночке, не имея возможности без друг друга согреться и сохранить тепло.

Его губы скользнули по подбородку вниз, а зубы слегка прикусили чувствительное местечко под ним, делая кожу еще более восприимчивой, а я сжимала сильные плечи, пытаясь удержаться в этой реальности. Мир поплыл, потерял краски, смазываясь до нечеткой картины, как холст бы, испещренный яркими мазками, облили водой. Сейчас настоящим был только мужчина, что покрывал мою шею жгучими поцелуями, которые отпечатывались у меня в душе. Был он, его прикосновения, я и костер нашей страсти, горящий столь неистово, что пожирал все обиды, страхи, неуверенность.

Я была любима и желанна. Здесь, сейчас, им.

И в его руках я – музыкальный инструмент. Только ноты, что я выпускаю из припухших от его напора губ – его имя. И каждое его движение, прикосновение отзывается во мне переплетением нот, чувств, тихих всхлипов и опять нот. Павел, Паша, Паша…

Как странно, да? Что другой, чужой, человек может стать настолько близким и родным, что более не представляешь без него своей жизни. И твоей музыкой становится он один. Твоей Вселенной, твоим.

И Паша сейчас просто мой.

Когда внезапно моя обнаженная спина коснулась холодного шелка покрывала, я вздрогнула. И мужчина, до этого целующий мою шею, остановился, напряженно посмотрел на меня сверкающими темно–зелеными глазами и хрипло сказал: