Волны, в которых мы утонули - Бриттани Ш. Черри Страница 27

– Почему ты плачешь? – спросил я.

Ее пальцы коснулись глаз, и, казалось, она удивилась слезам. Вытирая их, она натянуто улыбнулась мне и коснулась подвески в форме якоря.

Еще у нее случались панические атаки.

Я знал Мэгги много лет, но ничего не знал о них.

Она скрывала их, никому ничего не рассказывала. Мне было известно о них только потому, что иногда я прокрадывался к ней в комнату на ночь. Иногда она ворочалась во сне так сильно, что я готов был поклясться, что кошмары доведут ее до сердечного приступа. Когда я будил ее, ее глаза были широко раскрыты от ужаса, как будто она не узнавала меня, когда я ее касался.

Она сжималась в комок и закрывала уши, как будто слышала несуществующие голоса. Ее тело было покрыто потом, руки дрожали, она тяжело дышала. Иногда ее пальцы сжимали горло, а дыхание становилось прерывистым.

Всякий раз, когда я пытался проникнуть глубже в ее сознание, она отталкивала меня. Иногда мы ссорились. Во время этих ссор кричал только я. Ссориться с тем, кто не отвечает, было хуже, чем ссориться с тем, кто швыряет стулья. Ты чувствуешь себя беспомощным, как будто кричишь на стену.

– Скажи что-нибудь! – умолял я. – Реагируй!

Но она всегда оставалась спокойной, и это только больше выводило меня из себя.

Я пытался понять, что не давало ей покоя все эти годы, и это сводило меня с ума.

Меня сводило с ума, что я не могу залечить ее раны.

До нее у меня было много девушек, и мне казалось, что это легко. Я думал, что если мне есть, о чем с ними поговорить, значит, мы подходим друг другу. Если нам нравилось делать одно и то же, мы должны были быть вместе. В моих прежних отношениях мне всегда было что сказать. Мы всегда болтали, иногда часами напролет. Когда дело доходило до тишины, я всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Я всегда думал, что бы еще сказать, о чем еще поговорить.

С Мэгги все было по-другому. Она не отвечала.

Во время ее последней панической атаки я придумал, как ей помочь. Раньше, когда я кричал на нее, требуя, чтобы она впустила меня в свою голову, это не срабатывало. Когда я умолял о понимании, она толкала меня еще дальше.

Музыка помогла бы. Музыка могла бы помочь. Я знал, что она поможет. Мне музыка всегда помогала. Она сидела на кровати и плакала. Я погасил свет в ее спальне и включил на айподе «To Be Alone With You» Sufjan Stevens.

Песня сыграла в первый раз, во второй, но это не помогало. Я сидел тихо, ожидая, когда ее дыхание придет в норму.

– У тебя все хорошо, Магнит, – говорил я время от времени. Я не был уверен, слышит ли она меня, но надеялся, что слышит.

Когда она наконец пришла в себя, песня играла уже в одиннадцатый раз.

Она вытерла глаза и потянулась за листком бумаги, но я покачал головой и похлопал по полу рядом с собой.

Ей не нужно было ничего говорить.

Иногда слова значили меньше, чем молчание.

Она села напротив меня, скрестив ноги. Я выключил музыку.

– Пять минут, – прошептал я, протягивая ей руки. – Только пять минут.

Она вложила свои руки в мои, и мы сидели совершенно неподвижно и тихо, глядя друг другу в глаза в течение пяти минут. В первую минуту мы не могли перестать смеяться. Было немного неловко. На второй минуте мы снова захихикали. На третьей минуте Мэгги начала плакать. К четвертой мы плакали вместе, потому что ничто не ранило меня сильнее, чем грусть в ее взгляде. К пятой минуте мы улыбались.

Она сделала вдох, задержала дыхание и выдохнула. Я тоже выдохнул.

Именно такие мгновения позволяли разделить свои чувства с кем-то, кто тебе близок. Именно в такие мгновения я чувствовал, что узнавал о ней больше. Именно в такие мгновения она узнавала обо мне больше.

Я и не знал, что в тишине можно так отчетливо слышать чей-то голос.