Время расставания - Тереза Ревэй Страница 26

Ближе к вечеру Андре покинул гостеприимный дом Крюгеров и отправился на Марктплац, где возвышалась бывшая Ратуша с нависающей над ней причудливой колокольней. Золотистый свет сумерек согревал охру длинного ренессансного фасада и заставлял сиять порфир карнизов. Андре присоединился к своим французским коллегам, которые беседовали под аркадами галереи. В ожидании банкета они пребывали в отличном настроении. Лейпциг имел репутацию города, где гостям предлагали самую изысканную еду.

Андре описал своим собратьям по ремеслу первый банкет, на котором ему пришлось присутствовать вместе с отцом. Тогда он, семнадцатилетний парень, впервые посетил гостеприимный Лейпциг.

Верный средневековым обычаям, первый советник корпорации скорняков по окончании ярмарки устроил в честь своих коллег великолепный ужин. Андре, страдающий из-за жмущего шею крахмального воротничка, с изумлением рассматривал стены, украшенные шкурами тигров, волков и белых медведей. На банкетном столе, декорированном цветами, доставленными с самой Ривьеры, в огромных серебряных вазах красовались горы засахаренных фруктов. Андре усадили между поставщиком императорского двора России, Лелиановым, и японцем Ямамото.

Устрицы, стерлядь а-ля тартар, черная икра с Волги предшествовали триумфальной подаче супа. Чтобы сохранить дивный вкус блюда, суп-крем из раков, приправленный арманьяком, подавался прямо в котле. Раздался вздох восхищения. Затем бесстрастный дворецкий предложил присутствующим пражскую ветчину в мадере, мясо бекаса, запеченное с можжевельником, гусиный паштет с румяной корочкой из Страсбурга, мясной пирог с трюфелями из Перигора, жареных цыплят по-гамбургски. Отменные красные вина и лафиты переливались в резных хрустальных бокалах. Воротник давил все сильнее и сильнее, пуговицы угрожающе трещали, обещая оторваться, и Андре с грустью наблюдал, как подносят гусят по-курляндски, ножку косули с черничным джемом, заднюю часть кабанчика с черносливом. Аккуратно сложив руки на коленях, Ямамото о чем-то думал, а может, просто дремал. На лицах сорока гостей читались либо блаженство, либо страдание.

В четыре часа утра миланец, сеньор Форкони, упал лицом в шербет. Андре и его отец тотчас воспользовались этим, чтобы вернуться в отель, утверждая, что им просто необходимо доставить туда итальянца. По их прибытии консьерж поспешил кликнуть двух коридорных, которые отнесли все еще спящего сеньора в его комнату. Затем консьерж осведомился о качестве ужина. «Раковый суп… настоящее чудо… О нем еще долго будут говорить на Брюле…» — процедил Огюстен, в то время как Андре безуспешно пытался подавить зевоту.

— И уже на следующий день после этого небывалого испытания я ехал на поезде в Париж. Я возвращался к моим любимым занятиям и задавался вопросом, уж не пригрезилось ли мне все это пиршество, — закончил, смеясь, Андре.

— Давайте надеяться, что нас и сегодня побалуют, как в тот далекий вечер, — пошутил подошедший Макс Гольдман.

Входя в зал, украшенный флагами и портретами государственных деятелей в полный рост, Андре заметил, что его друг выглядит озабоченным.

— У тебя проблемы? — поинтересовался Фонтеруа.

Макс обреченно пожал плечами.

— Я потерял целое состояние, старина. Но, по крайней мере, я не влез в долги ради спекуляций на бирже, иначе сейчас мне бы оставалось лишь пустить себе пулю в лоб. Но все, что было… улетучилось… Я был вынужден обратиться к тестю за помощью. Вот такое унижение!

Пытаясь подбодрить друга, Андре похлопал его по плечу.

— А вот мне подфартило. Пьер Венелль убедил меня, что наш Дом просто обязан появиться на бирже, чтобы умножить капитал, но когда я сказал об этом отцу, он мне заявил, что при его жизни имя Фонтеруа никогда не будет там фигурировать. «Биржа хороша для спекулянтов и дельцов… А мы… мы — честные люди, и наши деньги — плод нашего труда», — сказал Андре, пародируя отца. — Ты же знаешь, что он обожает напыщенные фразы. Но на сей раз я благодарен ему. Я вложил лишь свои деньги, и они, подобно твоим, испарились, как дым. Но стоит посмотреть вокруг, чтобы понять, что я просто счастливчик.

Оба собеседника, посерьезнев, вспоминали о банкротствах некоторых из своих друзей. С началом кризиса клиентура меховщиков сильно сократилась, и мелкие предприятия вешали замки на двери своих мастерских. Дом Фонтеруа тоже пострадал: административный совет потребовал сокращения рабочих мест.

Андре равнодушно взирал на великолепно сервированный стол. Он взял полдюжины аппетитных устриц и сел рядом с Максом.

— Ты на диете? — поинтересовался Гольдман.

— Завтра утром я должен выступить перед комиссией с докладом по итогам изучения рынка. Я не хочу стать посмешищем для публики.

— Я приду послушать.

— Вот уж спасибо! Я тебя знаю. После моего доклада ты начнешь задавать самые каверзные вопросы. Ты ведь так поступил два года тому назад, не припоминаешь?

— Я буду образцом кротости, клянусь, — пообещал Макс, закладывая салфетку за вырез жилета. — За ваше здоровье, друзья, и долгой жизни нашим саксонским коллегам, хозяевам этого праздника! — воскликнул он, поднимая бокал.

Дождь шел весь день. Андре не мог припомнить столь безрадостной весны. К счастью, ближе к вечеру прояснилось и бледный свет солнца упал на нежную зелень первой листвы и нетронутые газоны парков.

Маленькая фигурка семенила рядом, с самым серьезным видом слизывая шоколадное мороженое. Визит в зоопарк превзошел все ожидания. Петер продемонстрировал гостю львов, шимпанзе, гору с медведями. Они дважды зашли в обитель змей, куда Еву, по всей видимости, заманить не удавалось. Мальчик не обошел своим вниманием и планетарий.

Когда Андре вернулся после деловой встречи, он обнаружил маленького Петера играющим с оловянными солдатиками. Француз предложил малышу прогуляться, и мальчик, прыгая от радости, принялся расхваливать достоинства зоопарка. Гувернантка, довольная тем, что может распорядиться второй половиной дня по своему усмотрению, объяснила Андре, как добраться до зоопарка.

Ребенок оказался очаровательным. Невзирая на безукоризненные манеры, он был обаятельным и жизнерадостным, и Андре не раз ловил себя на том, что весело хохочет над шутками мальчика. И вот теперь они шли, как два старых товарища, по «умытым» улицам города. Андре только что доел рожок фисташкового мороженого и вытирал пальцы платком. Он думал о том, какой бы подарок привезти из поездки Камилле. Возможно, юный Петер предложит что-то оригинальное?

Когда они вышли на площадь, на которой возвышалась церковь Святого Матиаса, Андре остановился, как громом пораженный. В ту же секунду он схватил Петера за плечо. Площадь перегородили полицейские, вооруженные автоматами. С двух разных сторон напирали толпы орущих и ругающихся людей. Одни размахивали красными флагами, другие были одеты в коричневые рубашки национал-социалистов. Ненависть, захлестнувшая площадь, стала почти осязаемой. Случайные прохожие крались вдоль стен, торопясь как можно скорее покинуть опасное место. Где-то вдалеке Андре услышал знакомую мелодию: приближающаяся колонна пела «Марсельезу».