Улица Иисуса - Самид Агаев Страница 26

– Может, прокатимся, море спокойное.

– Давай.

Егор крикнул сторожа, который принес весла и открыл замок.

– Вас покатать, благородные господа? – спросил лодочник.

– Благодарю, мы сами, – отказался Егор.

– Смотрите, скоро стемнеет, – предупредил лодочник.

– Ничего, ночи лунные сейчас, не потеряемся, мы вдоль берега, – ответил Егор, садясь на весла.

– Ты умеешь грести? – поинтересовался Али, усаживаясь напротив.

– Вообще-то нет. Здесь много ума не надо.

– Может, воспользуемся его услугами.

– Нет, он мне напоминает Харона.

– А это кто такой?

– Тоже лодочник, только в царстве мертвых. Вернее, перевозит души умерших людей. Отсюда в загробный мир.

После нескольких беспорядочных неуклюжих гребков. Егор освоился и погнал лодку сноровисто вдаль от берега.

– Только давай далеко не отплывать, – попросил Али.

– Не волнуйся, – сказал Егор, продолжая, тем не менее, удаляться от причала. Отплыв на изрядное расстояние, отпустил весла и задумчиво воззрился на берег. Отсюда хорошо были видны вершины гор, покрытые снегом.

– Хорошо бы опять на охоту съездить, – сказал он.

– Не могу, у меня дела, – отказался Али.

– Ну, конечно, лучше с княжной лясы точить.

– С ханшей.

– Неважно. Как вообще продвигается дело?

– Она сказала, что если хан возьмет новую жену без ее согласия, то лишится всего. Своим положением он обязан ее отцу.

– Почему же он не отступится от этой идеи? Почему он так хочет жениться, может быть, тоже боится лишиться всего?

– Наверное, есть серьезная причина. Может быть, если он не женится, то тоже лишится всего. Ханша, видимо, не хочет, чтобы у мужа появились еще законные наследники, кроме ее детей.

– Судьба всех азербайджанских правителей висит на волоске и зависит от монголов, – сказал Егор.

– Значит… – начал Али.

Рядом с лодкой плеснула крупная рыба, спугнув догадку.

Али несколько времени морщил лоб, пытаясь вернуть ускользнувшую мысль, но безуспешно.

– Насави рассказывал мне, что, когда Теркен-хатун, мать хорезмшаха Мухаммада, попала в плен Чингиз-хану, – наконец сказал он, – тот сохранил ей жизнь, но положение ее было таким бедственным, что она кормилась подачками с его стола. Один из ее слуг, евнух Хилал, уговаривал ее бежать к Джалал-ад-Дину, когда слава о нем и его противостоянии Чингиз-хану дошли до них. Но она питала к султану такую ненависть, что сказала: «Поди он прочь. Пропади вовсе. Как я могу опуститься до того, чтобы стать зависимой от милости сына Ай-чичек. Даже плен у Чингиз-хана, мое нынешнее унижение и позор, для меня лучше этого». Все сыновья хорезмшаха, за исключением младшего сына Кюмахи-шаха, были убиты. Дочери достались хорезмийским эмирам-изменникам, за исключением Хан-султан, которую взял себе сын Чингиза Джучи. Теркен-хатун привязалась к оставшемуся внуку, проводя с ним дни несчастья. Однажды, она расчесывала ему голову, и говорила при этом: «Сегодня у меня так сжимается сердце, как никогда раньше». В это время к ней подошел один из сархангов Чингиза, чтобы забрать мальчика. Больше она никогда его не увидела. Его отвели к Чингиз-хану и по его приказу задушили.

– К чему ты это рассказал? – спросил Егор.

– К слову. Усилия ленкоранского хана все равно тщетны. Чтобы он не делал сейчас, будет то, что решат монголы. Ладно, что там у тебя в ногах, что за мешок?

– Это не мешок, но сосуд для вина.

– Кажется, я видел, что кувшин остался дома.

– Верно, это дорожная посуда.

– Опять с горла пить.

– Ну почему же с горла, – Егор извлек из кармана оправленный серебром рог.

– Это что – чернильница? – пошутил Али.

– Ну да, непроливайка, кому что, – Егор поднял мех, лежащий у ног, развязал сосок.

Али подул в рог и подставил его под рубиновую струю.

– Твое здоровье, – сказал он, и, осушив рог до дна, передал другу. Егор налил себе и тоже выпил. Лодку качнуло волной, пришедшей с моря.

– Хорошо сидим, – сказал Егор.

Он взялся за весла, выправляя положение лодки, чтобы быть лицом к белым вершинам возвышающимися над городом. Выше их, на небосклоне уже была видна луна.

– Что же все-таки произошло с Мариам? – спросил Али и добавил: – Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Ну отчего же, можем поговорить, – отозвался Егор.

– Ее поступок не характерен для мусульманки, – сказал Али.

– Одумалась, – сказал Егор. – Когда моя неуемная сестра всучила мне ее в жены, ей было 11 лет. Два года она таскается со мной. Что только она не пережила за это время. В начале хорезмийские походы, потом бакинская авантюра, разбойники, безлюдные острова. Какой женщине понравится такая жизнь.

– Все равно, не могу в это поверить. Она еще может раскаяться и вернуться. Все равно она не может сразу после тебя выйти замуж. По закону у нее должны два раза пройти месячные, чтобы она могла убедиться в том, что не беременна.

– В этом нет необходимости.

– В каком смысле?

– В прямом.

– То есть ты хочешь сказать, что у тебя с ней ничего не было?

– Нет.

– Ты удивительный человек.

– Она только сейчас достигла брачного возраста. Я не мог сделать ребенка своей женой. У нас так не принято.

– Пророк женился на Айше, когда ей было 9 лет, и ждал, когда у нее начнутся месячные, чтобы сделать своей женой. У вас есть что-то общее. С той разницей, что ты свою жену отпустил. Не всякий на это способен. Ты благороден друг мой.

– Тебе налить? – спросил Егор.

– Нет, спасибо. Пить при такой качке не самое большое удовольствие. Поплыли обратно. Меня уже укачивает.

– А вот брат Фома, помниться, любил выпить при качке. Эх, как я за ним в море сиганул. Да, есть, что вспомнить. Понимаешь в чем дело. Лада, когда согласилась стать женой рыцаря, пожертвовала собой, чтобы спасти нас. Она не любила его, я это видел. Как я мог после этого не выполнить ее просьбу и не взять в жены эту девочку. Это я говорю на тот случай, если тебе вздумается спросить, зачем я женился.

– Вообще-то об этом я не собирался тебя спрашивать, – ответил Али. – Ладно, давай еще по одной и домой.

Егор взял мех и наполнил рог. Протянул Али, сам же приложился к соску бурдюка и осушил его. Между тем волны, в самом деле, усилились.

– Никогда не мог понять, – сказал Али, – откуда волны, если ветра нет.

– Ветер, где- то там, – ответил Егор, указывая в глубь моря, – а волны отголоски его гнева.