Три романа о любви - Марк Криницкий Страница 26

— Своя охота. Кто же заставляет? Вы думаете, мы — простые, так ничего и не видим. Очень даже сочувственно…

Тем же инстинктом он понимал, что она на его стороне.

— Спасибо, Агния.

Он трусливо улыбнулся.

— Только вы все-таки поклянитесь…

— Господи, пристали. Ну, вот вам.

Она, смеясь, перекрестилась на образе. Он обрадовался, как ребенок.

— Прямо смех, а еще доктор. Уж сидели бы. Туда же. Эх!

— Идите, идите, Агния. Не надо, голубушка. Вы многого не понимаете. Но вы хорошая девушка. Я никогда не забуду этого. Вы меня спасаете от гибели. Ведь это же пуля, Агния… Пуля в лоб.

В головокружительном ужасе он представил себе на момент, что было бы, если бы Варюша обо всем узнала.

— Конечно, как же иначе! — сказала она с фамильярной иронией и вдруг, улыбнувшись полной улыбкой, показала прекрасные, удивительно ровные, белые зубы.

«Как странно, что я совершенно не замечал ее раньше», — опять удивился он.

— Идите, Бога ради, идите. Ведь Варюша вас ждет.

Но Агния не двигалась с места.

— Уйти всегда недолго. Только вот вы, барин, такое затеваете, что не с вашей бы простотой. Очень даже сочувственно… Барыня сейчас меня спросит: «О чем с тобой говорил барин?» Я должна ей ответить. А потом она спросит вас: «О чем ты говорил с ней?» Что вы скажете тогда?

— Откуда она может знать, что мы с вами говорим?

— От Линки. От Лины Матвеевны. Она у ней на жалованьи.

Агния цинично усмехнулась.

— Сначала была на жалованьи я, теперь она. Завтра мне, наверное, совсем расчет будет… Не с вашей простотой, барин, в такое дело ввязываться. Примите совет. Простите… Очень даже сочувственно…

Она спрятала полные руки под передник и неожиданно потупилась. Лицо у нее было умное и серьезное. С удивлением и стыдом он должен был признаться, что по-настоящему, человечески, он видел его только в первый раз сейчас. Она, видимо, угадала его мысль. Голова ее поднялась высоко и свободно. Усмехнувшись еще раз, она, играя на ходу полными и довольно красивыми плечами, отошла зачем-то к окну.

«Да, небось раньше проходил, не взглянув; мы — не люди», — сказала ему ее походка.

Он последовал за ней смущенным взглядом.

— Господи, никак идут?

Она вытянула шею.

— Скажите, барин, в случае чего, что вы мне жаловались, что от ветра хлопает ставня. Тут, у левого окна, ставня без крючка. Надо сказать Прокофию…

Она продолжала нарочно говорить громко:

— Прокофию, что сказать, что не сказать…

Действительно, с размаха отворилась дверь во внутренние комнаты. Поддерживаемая Линой Матвеевной, странно боком вошла Варвара Михайловна. Она была в кофте и одной рубашке, без юбки. Ноги ее жалко и болезненно тряслись.

Петровский и Агния кинулись к ней. Но она сделала предостерегающий жест правой рукой.

— Осторожнее!

Медленно она обернула лицо на мужа. Сгорбленная, с вытянутой вперед шеей и растрепанными тоненькими косами, она была похожа на старуху. Глаза ее смотрели мутно-безумно и холодно.

— Посадите меня на диван, — сказала она глухо, но явственно и, сделав жалобно-мучительную гримасу, закашлялась удушливым, горловым кашлем.

Муж хотел ей помочь, но она резко оттолкнула его.

— Не смей.

И посмотрела строго и долго.

— Я знаю все.

И пока ее вели к дивану, она, не отрываясь, смотрела на него тем же страшным взглядом. Наконец, ее усадили.

— Подушку… Здесь… — командовала она, и белки ее глаз, желтые от частично разлившейся желчи, неприятно бегали. — Теперь выйдите все. Ты (она указала на мужа) останься.

Агния и Лина Матвеевна вышли.

— О чем ты говорил с Агнией? — строго спросила Варвара Михайловна мужа.

С отвращением и страхом он смотрел на нее. Он понимал, что с этого момента начнется ужас и ложь. Ему бы хотелось сказать:

— Варюша, что это такое происходит с нами?

Но разве с ней можно сейчас или даже вообще когда-нибудь говорить по-настоящему, по-человечески? Спокойно-враждебным, насторожившимся взглядом она изучает его. Ведь она же нисколько не любит и не уважает его. Зачем она в таком случае с таким упорством цепляется за него? Ей нужно во что бы то ни стало сохранение семьи и вся обстановка этого семейно-казарменного тюремного быта? Да, ей нужно только это. И никогда не было нужно ничего другого. В ней не было никогда ни порывов искренней, утонченной любви, ни желания вникнуть в права и потребности его человеческой личности. Пошлая, чувственная самка, она вцепилась в него и медленно высасывает его душу.

— Варюша, ради Бога, я прошу тебя сдерживать себя хоть немного, — сказал он, стараясь говорить с нею мягко, потому что она была больна.

— Я требую, чтобы ты мне сказал, о чем ты сейчас говорил здесь, в кабинете, с Агнией.

Она чувством угадывала, что он что-то скрывает от нее, и теперь хотела раз навсегда его разоблачить. Она была уверена, что он слишком прост, чтобы суметь вывернуться. И, конечно, она не ошибалась. Если бы не хитрость Агнии, он бы, конечно, сразу теперь же был бы ею изобличен.

И тогда бы что-нибудь произошло. Что? Он никогда не мог предугадать заранее, что предпримет Варюша, но знал наверно, что это было бы что-нибудь совершенно безвыходное, ужасное до позора, до отвратительности.

Удерживая дрожь в горле и руках, он сказал, чувствуя, что краснеет оттого, что лжет:

— Я не хочу тебя раздражать, потому что ты находишься в возбужденном состоянии, и только потому отвечу на твой унизительный для меня вопрос. Я приказал Агнии купить новый крючок для хлопающей от ветра ставни. Теперь ты удовлетворена?

— Нет еще. Нажми, пожалуйста, кнопку.

— Варюша! — крикнул он. — Это невозможно, наконец… то, что ты делаешь. Я не допущу очной ставки между собою и прислугою. Ты слышишь?

Она медленно сползла с дивана, затыкая рот и нос платком, и, полусогнутая, подошла сама к электрической кнопке и энергично позвонила.

— Если ты это позволишь себе сделать, — сказал он, уже не стараясь больше удерживать дрожи и зная, что наступает неотвратимый конец, — то знай, что я уйду сейчас же из дому.

— Ты не уйдешь.

— Нет, я уйду. Ты это сейчас увидишь. Я уйду, несмотря ни на что. Я уйду потому, что у нас в доме сплошное безумие, позор. Ты ведешь себя, как постеснялась бы вести любая прачка со своим сожителем-кучером или дворником. Ты уже, кажется, решила перешагнуть последние границы допустимого. Довольно.

Вошла Агния и остановилась у двери. Он сделал резкое движение уйти.