Мелодия счастья - Елена Рождественская Страница 26

— Это еще почему? — удивилась императрица.

— А потому, — прохихикал Голобородко. — Что Сашка сей — не графов сын, а его покойной сестрицы Софьи. Прижила она ребеночка от крепостного парня, вот и померла от стыда. Так что Сашка — куда ни плюнь — крепостной!

Лиза вскрикнула и чуть не упала без чувств. Господи Боже, что же это?! Месяц назад еще грезы были — а ну как все изменится? Александра признают законным сыном Шувалова, а с ней самой случится чудо — говорил же маэстро Антонио что-то о ее венецианском происхождении. Но, оказалось, Александр вовсе и не сын Шувалова, письма о ее «благородстве» потерялись куда-то. А теперь и вовсе выясняется — они оба крепостные!..

Лиза взглянула на Александра. Он был бледен. Желваки ходили на скулах. И вдруг, отпихнув Вельского, он, как минуту назад Шувалов, кинулся на Голобородко. Вцепился в горло. Князь захрипел, изо рта пошла кровавая пена. Бельский бросился разнимать. Ему на помощь заспешил молодой фаворит Екатерины. Вдвоем оба шафера еле-еле оттащили разъяренного Александра от Голобородко. Бельский пихнул юношу в лапищи Шувалова:

— Держи хоть ты его!

Граф ухватил Александра, пытаясь сдержать в своих медвежьих объятиях:

— Разве такого удержишь?

На пороге часовни уже появилась дворцовая стража, и Лиза с ужасом подумала: «Теперь не один Александр — все мы попадем в тюрьму!» Но Екатерина величественно махнула своей холеной рукой:

— Прекратите! Эдакие вы, Шуваловы, буйные. Видать, силу девать некуда? — проговорила она, осуждающе глядя на Александра, но глазами косила на Шувалова-старшего. — Здесь же — свадьба, благое дело. И вдруг такой шум! — Государыня обернулась к Голобородко, утиравшего кровь обшлагом парадного камзола. — Какой ты, князь, неповоротливый! Два раза за один час упал. Вон и рукав у тебя порвался!

От таких слов Голобородко открыл рот в изумлении, но быстро пришел в себя.

— Виноват, матушка! — прошамкал он, цокая языком. Видно, Александр выбил ему пару зубов. — Во всем сам виноват — оступился, упал. И вот! — Князь вытащил платок и сплюнул в него выбитые зубы.

— А ты, граф, — Екатерина улыбнулась Шувалову, — выдай своему воспитаннику вольную — и делу конец. Я свою воспитанницу за крепостного не отдам — объявлю свадьбу недействительной.

— Не могу… — Великан выпустил из объятий Александра и задышал так тяжело, будто только что втащил в гору тяжеленный валун. — Сестра моя, покойница Софья, завещала свое имущество, вместе с крепостными, некоему маркизу Манино, которого она лет двадцать назад повстречала в Италии. Завещание глупое, путаное. В нем отдельно оговорено, что Александр — не крепостной, но принадлежит этому самому Манино. Вот что моя сестра-покойница натворила. Я уж который год ищу этого итальянца. Да где ж его сыскать?

Все смолкли. И вдруг в тишине раздался громкий голос:

— Я есть маркиз Франческо Манино!

Лиза обернулась на голос. У дверей, разнесенных графом Шуваловых, стояли двое — маэстро Меризи и какой-то незнакомец в иностранном камзоле, без парика — черные вьющиеся волосы заплетены в косичку и бархатной ленточкой перехвачены.

— Я есть маркиз Франческо Манино! — повторил по-русски незнакомец и перешел на итальянский язык, обращаясь к Шувалову: — Неужели вы не узнаете меня, граф?

Шувалов замялся:

— Прошло двадцать лет… За такое время все меняются…

— Зато я вас отлично узнаю! Впрочем, при вашем росте вас невозможно забыть. Но я узнаю не только вас — я узнаю своего сына! Он похож и на Софи, и на меня…

Голос незнакомца дрогнул, глаза увлажнились, а на щеках заходили желваки похлеще, чем у Александра, когда он гневается или волнуется. У Лизы перехватило дыхание — неужто тот самый друг, по просьбе которого маэстро Меризи проводил розыски в Петербурге, — отец Горюнова? Выходит, тот, кого искали — ее Сашенька, а никак не она. Помечтала чуток про свое благородное венецианское происхождение — и забудь. Никакая она не венецианка, а нищий подкидыш с невской набережной. Зато теперь-то уж точно — не крепостная!

Вот только как же должен был любить этот благородный итальянец графиню Софью Шувалову, чтобы всю жизнь искать ее и своего ребенка?.. Это же просто волшебство. Сказка. Мечта…

— Да что же это такое? — Недовольный голос императрицы вернул всех на грешную землю. — Объяснись, граф, я плохо итальянскую речь разбираю, — повернулась она к Шувалову. — Кто этот человек?

Вперед протиснулся маэстро Меризи и заговорил на немецком, все ниже кланяясь. Объяснение на родном языке императрицы было верным ходом — Екатерина, урожденная принцесса Анхальт-Цербстская — начала осознавать ситуацию.

— Это история страстной любви, ваше величество! — журчал маэстро. — Двадцать лет назад, мой друг, маркиз Франческо Манино влюбился в русскую Венеру — графиню Софи Шувалову. А этот юноша — плод их любви!

Итальянец, услышав имя Софьи, взволнованно закивал головой.

— Так где же он был двадцать лет? — гневно спросила Екатерина. — Бедная женщина умерла с горя, а ребенка ее незаконным посчитали!

— Семье Манино пришлось уехать из Венеции в изгнание. Скрываясь от политических недругов, Франческо и его старший брат Лодовико долго странствовали по Европе. Только год назад им удалось вернуться в Венецию. Лодовико как представитель старинной патрицианской семьи стал дожем Венеции. А Франческо, едва обретя официальный статус, поспешил в Россию — искать свою возлюбленную.

— Ах, любовь! Какая грустная история… — Екатерина, как простая женщина, шмыгнула носом и полезла за платочком. — Это же настоящий роман — и сколь драматический! Бедная возлюбленная уже мертва, остался только нажитый сын… — Государыня промокнула глазки и повернулась к Голобородко, державшемуся за скулу. — А ты все врал, приятель! Какой же он крепостной? Я свою крестницу не за холопа, а за венецианского патриция выдала. Не знаешь, а говоришь. Хотя по должности знать должен. Так что не годишься ты мне в статс-секретари, любезный. Иди себе! — И Екатерина ткнула в разломанные двери. Потом обернулась к Шувалову: — Получается, ты теперь мой родственник, граф? Я-то думала, ты книжный червь, ученый тихоня. Но теперь вижу, какой ты тихоня!

И Екатерина кокетливо стрельнула глазами в сторону огромной фигуры великана Шувалова. Князь Бельский проследил за венценосным взглядом и потихоньку скосил глаза на юного фаворита, робко стоявшего в тени у стенки. Кажется, его фавор подошел к концу. Теперь можно и о дальнейшей его судьбе подумать. Уж не первый месяц князь Бельский замечал, как сей «мил друг» косится на его старшую дочку Авдотьюшку. Что ж, парень хороший, добрый и преданный. И наилучшего происхождения — из древней семьи князей Долгоруковых. Это же почти царских кровей, не то что Бельские, приближенные к трону только во времена Петра Великого.