Кесем-султан. Величественный век - Ширин Мелек Страница 26

Лишь гонец закончил говорить, как с ослепительной ясностью поняла, что не ошибалась, что не обманули предчувствия, и тень под солнцем никуда не делась, а стала только гуще, плотнее, распростерлась надо всем, куда дотянулась. В глазах померкло, она пошатнулась, и только заботливые руки служанок не дали упасть. Обернулась, взгляд зацепил фигуру кызлар-агасы – черные глаза на посеревшем лице, а в них боль и понимание необратимости случившегося. Что же тогда в ее собственных?

– Сообщите обо всем эфенди Нарбани, – приказала она этим глазам, – пусть приготовится, соберет все необходимое и будет неотлучно во дворце. И приготовьте покои султана, проветрите как следует, чтобы даже намека на пыль там не было!

Понимала, что последний приказ лишний, что покои ее царственного супруга и так содержат в образцовом порядке даже без ее напоминаний, но желание хоть что-то начать делать было выше, сильнее ее. И потому она направилась к детям. Наверное, не в последнюю очередь из-за «защитить и уберечь» (уже готовилась к будущим переменам?). Что поделать: законы, которым повинуется Блистательная Порта, никто и не думал отменять, даже если они будто бы и отменены уже. Именно что будто бы…

С этим жили. Просто жили. И особенно – во дворце султана.

Жили – и умирали тоже.

В детских покоях она, отослав свиту и плотно прикрыв дверь, встретилась взглядом с подругой. Давно они уже понимали друг друга без слов, по жестам, еле заметной мимике, наклону головы безошибочно определяли настроение и душевное состояние, а бывало, что даже мысли могли уловить. А уж сейчас и подавно подруга читала ее как открытую книгу – ведь очень трудно скрыть тревожащие тебя мысли, что внутри мечутся, как осенние листья под порывами холодного, стылого ветра, предвестника долгой зимы. Да и зачем что-то скрывать от одной из тех немногих, кому доверяешь в этом мире? Видит Аллах, всемогущий и всезнающий, одному идти по дороге отчаянья вдвойне тяжелей. А то, что первые шаги по такой дороге она уже делает, женщина осознавала.

Или все-таки это лишь глупые предчувствия, извечные спутники гарема, где – как, впрочем, везде в этом мире – ничего не стоит споткнуться, пошатнуться, упасть в прóпасть и пропáсть в ней? Особенно таким женщинам, как она, хасеки-султан?

История Благословенной Порты подобных примеров знает много.

– Что-то случилось? – Подруга сидела возле кроватки одного из близнецов, рядом столик со сладостями и фруктами, занавески на окнах отдернуты, в покои лился свет, весеннее солнце заглядывало сюда, не стесняясь: хозяйка не любила темноты и полумрака и даже наряды всегда носила светлые, почти праздничные.

– Случилось.

Она подошла, присела рядом. И только сейчас поняла, какое напряжение владеет ею, внутри будто холодом сковало, а голове, наоборот, горячо, словно успело напечь ее это безудержное в своей жажде жить и любить весеннее солнце. О, многое бы она отдала, чтобы не было этих мрачных мыслей, а главное, чтобы не было повода для их возникновения. Да только человек предполагает, а всемогущий Аллах ведает.

– Рассказывай, – спокойно велела подруга. Возможно, даже чересчур спокойно, но сделала это специально, ибо прекрасно знала и понимала все, именно все, а ровный, рассудительный тон – он всегда на пользу. И то правда, ведь не торговки они на базаре… на том базаре, где продают их самих и их подруг, продают разным хозяевам: кого в султанский дворец, а кого и…

Но это не про них теперешних. Их статус, их положение во дворце накладывает свой неповторимый отпечаток, хочешь ты того или не хочешь, и потому следовать неписаным законам нужно даже наедине. Особенно – наедине. Кто этого не понимает, долго не задерживается на этом свете. А подруга понимала как никто.

То ли действительно спокойный тон подействовал как надо, то ли еще что, но женщина и правда успокоилась. Буря внутри как-то сама собой затихла, мысли, скачущие неудержимым табуном, повернули вспять, перестали крошить податливую землю твердыми копытами, вернулись, упорядочились, в голове более-менее прояснилось. Она наконец-то смогла осмыслить происходящее без скидки на страх.

– Гонец только что примчался. Из походного лагеря. Принес очень плохую весть. – Она опять внутренне вздрогнула, собираясь произнести неизбежные слова. – Что наш повелитель, слуга Аллаха и повелитель правоверных, слег от тяжкой болезни и что сейчас везут его верные янычары сюда, во дворец… О, Башар! Что нам делать? Что теперь будет?

– Что за болезнь? – все так же спокойно спросила та. Ни один мускул не дрогнул на лице, лишь глаза чуть сощурились, мелькнуло на мгновение в них торжество да тут же пропало, растворилось в карих зрачках, внимательных и всепонимающих.

– Будто бы это атеш. Гнилая лихорадка…

– Та, что у лекарей зовется по-гречески тифос… – медленно произнесла подруга.

– Да, она. Башар! Это же страшная болезнь, от нее нет спасения! За что нам такое, о Аллах! Я как чувствовала, не хотела Ахмеда отпускать на этот смотр войск для грядущей войны, на саму эту войну, будь она проклята. Но разве в этом мире женщине дано удержать мужчину от такого?! И вот… дождались…

Слезы предательски подступили к глазам, и она не стала сдерживаться. Башар молча подала платок, но думала о чем-то своем, и рука сама потянулась к кроватке поправить одеяльце. Пусть дети спят, нечего их тревожить, рано еще им вкушать и ощущать все жестокие прелести этого мира, рано еще им знать о своей судьбе, хотя со смертью Ахмеда (упаси от этого Аллах!) она уже будет совсем иная. Другая будет судьба и у них, у взрослых. И тут главное вовремя среагировать, вмешаться, если будет такая возможность, сберечь себя от опасностей, свести их к минимуму. И многое за то, что им это удастся. Или она рождена под несчастливой звездой?

Но она в это не верила. До сих пор не верила. А значит…

– Что будем делать?

Платок скомканной влажной тканью в руке, глаза уже сухие. Она умела быстро брать себя в руки. Вот он, статус, вот оно, положение, при котором ни слезы, ни растерянность, ни отчаянье неуместны. Важно ведь совсем другое, прямо противоположное. И понимание этого накладывало свой отпечаток. На мысли. Душу. Поступки. Да и Башар была такая же, быстрая на подъем, быстрая в мыслях и основательная в деле.

– Эфенди позвала?

– Да, сразу. Скоро будет здесь. Но сама же знаешь…

И замолчала. Обе прекрасно понимали, что такую болезнь победить вряд ли возможно, сгорает от нее человек за считаные дни. И ни лекари не помогут, ни звезда, под которой этот человек родился, ни молитвы, ни сам Аллах. Особенно Аллах. Тем более если он сам и наслал черный недуг на провинившегося перед ним.

Неужели повелитель правоверных чем-то прогневал повелителя вселенной? Как человек, как султан, как муж, как отец? Гадать бессмысленно. Уж если и есть на тебя планы у всевышнего и всемогущего, то простому смертному знать о том не дано. Возможно, лишь в конце жизни только и узнаешь, когда предстанешь перед ним. А конец Ахмеда, судя по всему, уже близок. Очень близок.