Шесть камешков на счастье - Кевин Алан Милн Страница 26

С этими словами я хватаю тост и разом откусываю половину, запивая большим глотком молока. Потом съедаю другую половину и допиваю молоко в считаные секунды.

– Считай, уже одна минута, – с довольной ухмылкой говорю я.

Но Элис полна решимости успеть, поэтому с утроенной скоростью доедает хлопья, бросает миску в раковину, хватает рюкзак из шкафа в коридоре и оказывается на крыльце на пятнадцать секунд раньше меня.

Мама тоже меня опередила.

– А что, зубы вы уже почистили? – спрашивает она.

Элис и я переглядываемся – и несемся в ванную, отпихивая друг друга. Когда мы готовы, мама все еще ждет нас у двери. Она протягивает руки и обнимает нас.

– Ты тоже решила так рано поехать на работу? – спрашиваю я, заметив у нее в руке ключи от машины.

– Очень много всего надо доделать с утра. Я, конечно, наняла помощницу, которая хорошо составляет букеты, но за бухгалтерию она не отвечает. – Мама еще раз обнимает нас и отпускает. – Проведите первый день в школе хорошо, ладно? Просто забудьте всю прошлую неделю. Сегодня новый день, и пусть он будет удачным.

– Хорошо, – говорит Элис.

– Постараюсь, – отвечаю я.

Но до того, как мы забираемся в мой старенький автомобиль, мама еще раз нас зовет:

– Чуть не забыла. Помните, кто вы.

Элис снова отвечает «Хорошо!», а я лишь киваю. Из маминых уст эта фраза звучит совершенно не так, а теперь, когда мы узнали столько всего об отце, и вовсе теряет свой смысл. Вот скажите, кто я теперь? Сын Нэйтана Стина? Яблоко от яблони? Сын человека, для которого врать и изменять собственной жене – раз плюнуть? То есть теперь это нормально?

Через пять минут мы перед зданием школы.

– Береги себя, – говорю я, и Элис выскакивает из машины.

Спустя несколько минут я подъезжаю к корпусу старших классов. Некоторые учителя только что пришли. Вот мистер Дэвис, учитель математики. Он замечает меня издалека и машет рукой. Я вхожу в школу и вижу миссис Говард, мою прошлогоднюю преподавательницу английского, – она всего в нескольких шагах от меня.

– Привет, Тай, – говорит она. – Ты сегодня рано.

– Да, – отвечаю я.

Она ускоряет шаг, чтобы догнать меня. И вот мы уже вместе идем по холлу.

– Мне так жаль, что с твоим отцом случилось такое несчастье, – произносит миссис Говард.

– Да, – снова говорю я, – и мне.

– Как ты справляешься? – спрашивает она.

Бог мой, этот извечный вопрос.

– Кажется, неплохо. Стараюсь жить сегодняшним днем. И жду, когда все вернется в прежнее русло.

Мы рядом с учительской, и миссис Говард меня останавливает.

– Тай, я знаю, тебе сейчас очень сложно. Знай: если захочешь выговориться, моя дверь всегда открыта.

Я ценю этот жест, но прямо сейчас мне хотелось бы поговорить совсем с другим преподавателем.

– Спасибо. Непременно воспользуюсь вашим предложением, – отвечаю я, только чтобы ее не обидеть.

Я прохожу по холлу, срезаю путь через столовую, спускаюсь вниз по бетонным ступенькам и оказываюсь в коридоре, ведущем в спортивный зал. Напротив меня вход в мужскую раздевалку, где я предполагаю застать троих преподавателей физкультуры, которые попивают кофе и фрагментарно разбирают результаты прошлых игр Национальной лиги.

И точно: вот они – Брайсон, Смит и гигант Роулинз, энергично обсуждают любимые моменты. Роулинз откидывается на спинку старого деревянного стула, словно это мягкое кресло. Когда он видит меня, улыбка пропадает с его лица. Он тут же спускает ноги со стола, и его бутсы с грохотом ударяются об пол.

Двое других тоже прекращают разговор и оборачиваются в мою сторону.

– Привет, – холодно приветствует меня Роулинз, – добро пожаловать домой.

– Привет, тренер, – говорю я.

– Рад тебя видеть.

– Спасибо. Есть минутка?

– Для тебя, – отвечает тренер, вставая с места, – хоть две.

У тренера Роулинза есть отдельный кабинет сразу за углом, получивший меткое прозвище «поле брани», – им пользуется он и его подчиненные.

Дверь за нами закрывается, и тренер спрашивает:

– Что случилось? – Он садится на деревянный стул. – Ты подумал и решил вернуться в футбол? На этой неделе важный матч. Твоя помощь очень бы нам пригодилась.

Я изображаю улыбку:

– Я знал, что вы будете звать меня обратно. Но нет, я не передумал. Я правда считаю, что в моей футбольной карьере пора поставить точку.

С виду Роулинз не очень-то доволен тем, что я не передумал, но слова старается говорить правильные:

– Что бы ты ни решил, пусть будет так.

Вокруг стола в кабинете стоят несколько стульев – по вечерам здесь собираются помощники Роулинза и выстраивают стратегию для следующих матчей. Я придвигаю к себе ближайший стул и сажусь.

– В пятницу, после похорон, вы кое-что рассказали о папе и его уходе из команды в выпускном классе.

– Да, прости. Не надо было трепаться.

– Нет. Все в порядке. На самом деле хорошо, что вы проговорились. Только вы не закончили. Там было что-то про «он не умел вовремя…». Вовремя что?

Никогда еще не видел Роулинза с таким каменным лицом. Добрых пять секунд на лице тренера не шевелится ни единый мускул. Потом он задумчиво чешет щеку:

– Знаешь, а я уж и не помню… Просто ляпнул первое, что в голову пришло…

– Зачем вы врете? – Кровь бросилась мне в голову.

– Прошу прощения?..

Роулинз всегда требует от спортсменов строжайшей субординации, особенно от капитанов команд. В футболе это вполне естественно: первокурсники слушают старшеклассников, младшие ориентируются на старшаков, старшаки – на капитанов команд, а капитаны команд ловят каждое слово тренера. Поэтому мой тон застает его врасплох. Но я больше не в команде, так что продолжаю его прессовать:

– Вы врете. Я знаю, что врете, так что не стоит отрицать.

Надо сказать, у тренера очень чувствительная кожа и он часто краснеет. Каждый раз, когда Роулинз заканчивает пробежку или, к примеру, песочит игроков, он весь красный как рак. Но настолько пунцовым я не видел его еще ни разу. Сейчас его лицо такого же глубокого бордового цвета, как вымпел нашей команды Crimson Tide [4]над его столом.

– Ты называешь меня вруном? – говорит он, судорожно втягивая воздух. – Глядя мне в лицо?

– Слушайте, – говорю более мягко, – я знаю, вы не врун. Я не это имел в виду. Мне просто… Мне нужны ответы, вот и все. Знаю, вы что-то скрываете, и уверен, причины у вас есть, но сейчас мне нужно, чтобы вы мне все честно рассказали.