Арифметика подлости - Татьяна Туринская Страница 26

Ресторанов в городе – вагон и маленькая тележка, кафе еще больше. Однако цены кусаются. Хоть плачь, а подступиться с их скромными деньгами можно только к дешевой забегаловке. Но ведь так не хочется упасть лицом в грязь перед приглашенными!

А важнее всего, конечно, платье. Платье Ольге хотелось непременно самое сногсшибательное: она ведь не каждый день замуж выходит. Стало быть, в этот знаменательный день должна выглядеть просто неотразимо. Но все красивое – дорого. Долго думала Ольга, долго советовалась с матерью и подружкой Маринкой, как быть, и остановила выбор на прокатном варианте. Там платья и красивые, и дорогие, но взять на прокат на два дня все же дешевле и лучше, чем покупать не очень шикарное, но все равно ужасно дорогое. Заказывать же у портнихи, может, и выйдет дешевле, но никогда ничего сногсшибательного не получится.

В поисках подходящей модели и размера Ольга едва ли не каждый день бегала по ателье проката. А платьев было столько, что глаза разбегались: и это ей нравится, и второе, и третье. И нужно их все перемерить, чтобы не выглядеть потом в свадебном наряде какой-нибудь нескладушкой или толстухой.

В общем, много было у Ольги хлопот, очень много. Иногда Маринка соглашалась побегать с ней по магазинам да ателье – вообще здорово! Даже не в советах дело: Ольга запросто может положиться на свой вкус и не зависеть от чужого мнения. Куда важнее поделиться с подругой счастьем.

– Маринка, я такая счастливая! Мой Кеба – лучше всех. Ты одна знаешь, сколько мужиков у меня было. И уж поверь мне – все, как один, мыши белые по сравнению с Генкой. Этот как «засандалит» – мама дорогая! Да что там «засандалит». Он только чуть-чуть по бедрышку рукой проведет – и я уже труп. Ты даже не представляешь, что это такое – биться в экстазе от одного только прикосновения. Если бы ты только знала, что это такое!

Казанцева знала. Теперь она очень хорошо знала, что чувствуешь, когда физрук проводит рукой по бедру. «Биться в экстазе» – может быть, грубовато сказано, но по сути очень даже верно. Сердце останавливается в груди на несколько бесконечно долгих мгновений, и от страха, что оно уже никогда не забьется, кружится голова. А может, голова кружится оттого, что его рука не просто коснулась, а задержалась, лаская, подсунув палец под резинку трусиков и нежно поглаживая кожу? А потом, когда сердце все-таки вспоминает о своих непосредственных обязанностях, начинает гнать кровь с удвоенной скоростью, наверстывая упущенное, догоняя время – кажется, что все тело подчиняется этому бешеному ритму: разбухнет, сдуется, разбухнет, сдуется, и такой ритм уже с трудом выдерживают барабанные перепонки, готовые в любую секунду лопнуть от непосильного давления. А сердце все бухает и бухает, все громче и громче, под аккомпанемент бесстыжих пальцев Кебы. А потом, когда он доберется, наконец, до…

Стоп! Хватит! Нельзя так, нельзя! Нельзя даже думать об этом. Он чужой, он Ольгин. И вообще – кобель он, физрук. Кобель, кобель! И хорошо, что он женится на Конаковой – вот уж славная парочка получится: с первого же дня будут соревноваться, кто кому быстрее рога наставит.

– Ох, Маринка, глупая ты, – не замечая полуобморочного состояния подруги, продолжала Ольга. – Я тебя не понимаю. Что ты зациклилась на своем художнике? На хрен он тебе нужен? Что, мужиков кругом недостаточно? Чего ты, дура, теряешься? Ты даже не представляешь, от чего отказываешься! Я вообще поражаюсь, как ты без этого дела живешь? Я, например, двух недель не выдерживала раньше. Сейчас, наверное, и двух дней не проживу без Генки. Вот ты мне скажи: чего ты боишься?

Ольгина откровенность и назойливость и раньше вызывала неприятие. Теперь же, когда Марина не могла забыть объятия физрука – Ольгиного физрука! – стало вовсе тошно. И ведь не отмолчишься – вот в чем беда.

– С чего ты взяла, что я чего-то боюсь?

– Ну, если не боишься, почему тогда?

– «Почему» что?

Ольга возмутилась:

– Да ладно, брось ты девочкой прикидываться! Вроде не понимаешь. Чего с мужиками не спишь, спрашиваю?

Едва сдерживаясь, чтобы не ответить откровенностью на откровенность, Марина огрызнулась:

– Я и с бабами не сплю, между прочим. Но это не говорит о том, что я их боюсь.

– Кого: баб или мужиков?

– Ни тех, ни других. И отстань, пожалуйста, ты же знаешь: я не люблю обсуждать свою личную жизнь.

Хрупкая, нежная девочка-ангелочек заржала, как лошадь:

– Это ты отсутствие личной жизни не любишь обсуждать, а саму личную жизнь смакуешь с удовольствием. Когда есть, что смаковать. Что-то ты не была такой брезгливой, когда Арнольдиком своим восхищалась, – увидев нахмурившееся лицо подруги, добавила: – Все, молчу-молчу. Арнольдик был, да сплыл. Вот и найди ему замену.

– Да где я ее найду?!

– Фи, нашла проблему! Только свистни – их для этого дела батальон набежит. Ты ж не замуж просишься, в койку. А они это дело похлеще тебя полюбляют. Это в загс их на канате не затащишь, а в постель…

Ольга мечтательно закатила глазки, сгребла в охапку скромные грудки, стиснутые узким атласным лифом очередного свадебного платья:

– Эх, Маринка, если б ты знала, как мне жаль расставаться с разгульной молодостью! Я ж не привыкла подолгу с одним мужиком торчать, сама знаешь. Я люблю разнообразие: скучно мне с одним трахаться. Мне бы роту каждый вечер!

Заржала собственной шутке, в которой наверняка притаилась существенная доля правды, и добавила уже серьезно:

– Но Кеба – другой случай. Думаю, этот мне еще не скоро надоест. Ну а если вдруг и надоест – что случится, если я разок-другой перепихнусь на стороне? Не убудет. Он даже и не заметит. Но это нескоро. Я думаю, годик потерплю. Может, даже три выдержу. А там, глядишь, и привыкну.

Марина слушала и диву давалась: что Кеба в ней нашел? Распутная баба с лицом младенца. Чем она его взяла? И главное, два года путается с мужиками напропалую, а лицом по-прежнему – чистый ангел!

«Дурак ты, Кеба. Какой же ты дурак! Не приду я к тебе в четверг, не жди и не надейся. Трахай своего ангелочка, пока к другому не перелетела. А про меня забудь. Я не такая шалава, как Ольга. Я не такая!»

* * *

Оказалось, такая.

Не хотела идти, не хотела! Но уже в самом фойе, когда Казанцева собиралась вместе с Ольгой выйти из института, та спросила:

– Куда это ты лыжи навострила? А Кеба? Тебе ж зачеты нужно отрабатывать. Дуй, подруга, за шваброй – я не собираюсь ссориться с ним из-за тебя. Он меня сегодня еще раз предупредил, что просто так тебе зачет не поставит. Для него это принципиально. А то сделает поблажку одной – потом весь институт обнаглеет. Каждая сволочь будет ссылаться на дружбу со мной.

Как разобраться в собственных чувствах? Ведь в самом деле решила: не пойду! Неправильно это. Хочется? Безусловно! Маринка с понедельника ни о чем другом думать не могла, только слова его вспоминала: «Придешь!» Не спрашивал – уверен был. Может, такая его уверенность могла бы и оскорбить, но он ведь добавил: «Я буду ждать». Значит, ему тоже хотелось, чтобы она пришла.