Раху - Грегор Самаров Страница 26

Народ стоял безмолвно, глядя на столбы дыма. Музыкант, опрокинувший доску, исчез бесследно, вина, на которой он играл, лежала на полу с оборванными струнами.

Вильям наконец очнулся и понял весь ужас происшедшего.

— Она погибла! — громко закричал он. — Погибла! Пламя уничтожило лучшее создание, когда-либо жившее на земле… но вы поплатитесь за это, проклятые убийцы!

Не помня себя, он махал саблей и кинулся в толпу, чтобы достигнуть трибуны. Солдаты шли за ним со штыками. Дамас заставлял музыкантов играть все громче, так что толпа не слышала слов Вильяма Когда молодой человек в исступлении вбежал на трибуну, жрец спокойно выступил ему навстречу.

— Преодолейте ваше горе, господин, — сказал он, — как подобает мужчине, воину храброго английского народа, и не навлекайте укоров на имя благородной бегум Дамаянти, которая к славе и благословению своего дома и рода последовала за своим мужем, так как ее душа вознеслась уже к блаженству. Не ее вина, — продолжал он, с магнетической силой глядя в глаза Вильяма, — что молодая служанка, которую вы так любили, вместе с ней упала в огонь, несчастье произошло по ее собственной неосторожности, но это не несчастье, так как она, очищенная священным огнем, последовала за своей госпожой в блаженство покоя. Правда, она была молода и прекрасна, верная служанка Хитралекхи, и я понимаю ваше горе, но ее могла отнять у вас и болезнь, и вы тогда не имели бы уверенности, что ее душа отошла к вечному блаженству.

Молодой офицер изумленно смотрел на него. Сначала он почти не слушал слов жреца, но затем он понял все, когда Дамас заговорил о чистоте, святости и славе Дамаянти. Невыразимая скорбь появилась на его лице, он опустил саблю и прижал сердце рукой. Дамаянти теперь навсегда потеряна для него, какое же он имея право порочить имя и честь той, которую так любил? Его грудь тяжело вздымалась, слезы лились из глаз, а со слезами светлело на душе. Жрец кивнул, и музыка смолкла.

— Забудьте Хитралекхи, — призвал Дамас голосом, раздавшимся на весь двор. — Она потеряна для вас в этой жизни, но она умерла в преданности своей госпоже, и сияние, окружающее чело Дамаянти, осветит и ее память.

Некоторое время Вильям рыдал как дитя. Слова умиления и сочувствия раздавались в толпе. Гурдас подошел, он все понял.

— Я уважаю ваше горе, сэр Вильям, — заговорил он. — Вы видели, что Хитралекхи сама виновна в своей смерти, и ее имя будет записано в храме как имя верной служанки, разделившей жертву своей госпожи. Надеюсь, что и его превосходительство губернатор теперь, когда исчезли все грустные обстоятельства недовольства между ним и моим отцом, снова вернет моему дому свою милость и дружбу.

Вильям ничего не ответил. Он скомандовал глухим, сдавленным голосом. Солдаты взяли ружья на плечо. Подойдя к краю трибуны, он взял у одной из служанок свежий цветок лотоса, прижал его к губам и бросил в огонь, потом повернулся, с трудом держась на ногах, и пошел перед солдатами к выходу.

Жрецы продолжали молиться. Огонь постепенно гасили священной водой, чтоб собрать останки.

Вильям отвел обратно солдат и сейчас же направился к леди Гастингс, где находился сейчас губернатор. Уоррен Гастингс сидел на диване рядом с женой под пальмами и цветущими деревьями манго. Он держал руку прелестной женщины, и лицо его сияло таким чистым, почти детским счастьем, какого нельзя было ожидать от этого гордого и сурового человека. Они весело, сердечно болтали, как влюбленные. Тут же недалеко на циновке сидела Фатме и учила маленькую Маргариту плести венок из цветов.

Когда Вильям вошел, темные глаза Фатме радостно блеснули, но вслед затем она испуганно вскочила и слабо вскрикнула. Марианна тоже испугалась, и слово замерло у нее на губах. Даже девочка робко отступила, а лицо губернатора, только что сиявшее счастьем, сразу стало мрачно и сурово.

Вильям был бледен как смерть. Страшное мучение, которое он вынес, отражалось на его лице, он казался постаревшим на несколько лет, когда остановился на пороге, почтительно кланяясь губернатору.

— Что случилось? — испуганно спросила Марианна. — Ради Бога, сэр Вильям, говорите!

— Случилось убийство, — гробовым голосом отвечал Вильям. — Низкое убийство самого чистого существа, созданного для счастья своих близких.

— Вы опоздали? — спросил Гастингс, вставая.

— Я пришел вовремя, чтобы видеть, как Дамаянти бросили в огонь, чтобы слышать ее последний крик, чтобы напрасно крикнуть последнее слово любви и надежды…

— Какой ужас, какой ужас! — проговорила Марианна.

— Они поплатятся за это! — воскликнул Гастингс. — Я проведу строгое следствие, и горе им, если они принудили несчастную!

— Она теперь обратилась в пепел, который не надо позорить, но и мое сердце стало пеплом, все мои жизненные силы погибли в страшном пламени, которое я видел и никогда не забуду. Я прошу ваше превосходительство уволить меня со службы и позволить мне вернуться в Европу с первым пароходом.

При последних словах в комнату вошел капитан Синдгэм, остановился на пороге и смотрел на Вильяма с несвойственным ему выражением тревоги и участия.

— Надо преодолеть несчастье, преодолеть свои страдания, — убеждал его Гастингс. — Мужчина не должен никогда отрешаться от жизни из-за женщины.

— Ваше превосходительство, вы достигли любви и высшего счастья в жизни, — возразил Вильям. — Вы выдающийся человек, вы устоите, если весь свет разрушится около вас, но взгляните на вашу супругу, представьте себе, что она погибнет в пламени у вас на глазах, и подумайте, останетесь ли вы тем же?

Капитан Синдгэм пристально смотрел на Фатме, его черные глаза следили за каждым движением девушки. Фатме с невыразимым страданием смотрела на Вильяма, и тяжелый вздох вырвался из ее груди. Потом ее глаза зловеще блеснули, она опустила руку в складки платья, что-то сверкнуло в ее пальцах, и она медленно, не отводя глаз от Вильяма, поднесла руку ко рту. Тут капитан подскочил к ней, как тигр, прыгающий на добычу, схватил ее руку, так сжал кисть, что пальцы раскрылись, а другой рукой вырвал у нее хрустальный флакон, золотая крышка которого была уже открыта. Фатме вскрикнула, хотела броситься на капитана, чтобы отнять у него флакон, но он уже спрятал его за борт мундира. Она со стоном опустилась на колени.

— О, горе, горе! Он отнял у меня последний дар моего отца, охрану моей свободы, защиту от позора и рабства, от бесконечного, смертельного горя.

Вильям даже не заметил, что произошло. Марианна же, испуганная быстрым движением капитана, подняла голову и увидела, что он вырвал из рук Фатме какой-то блестящий предмет. Она с недоумением посмотрела на него, а капитан подошел к Фатме, положил руку на ее голову и сказал:

— Дар твоего отца не нужен тебе, бедное прелестное дитя… От позора и рабства тебя избавит тот, которому поручил тебя отец, и он же может вернуть тебе счастье, которое кажется тебе потерянным навсегда.

Капитан отвел Вильяма в его квартиру, велел лакею снять с него оружие и мундир, подать ему халат, уложил его на кушетку, отослал слугу, сел рядом с ним и сказал: