Маленький секрет - Сара Харрис Страница 26

— А тебе какое дело? — резко оборвал он, для пущего эффекта громко стукнув солонкой об стол.

— А такое, что я хочу кое-что себе приготовить. А ты расселся на моей кухне да еще лапаешь мои приправы!

Она вырвала у него солонку с перечницей.

— Не могла бы ты немного потерпеть? — попросил он, уставившись на живот Мирны. Он побаивался Мирны, потому что она не стеснялась есть в присутствии мужчин. — А потом сможешь набить свое брюхо.

— А почему это она должна ждать? Вообще-то это ее кухня, — возмутилась Анна, чувствуя себя обязанной вступиться за Мирну и в то же время за всех женщин.

— Анна. — Он посмотрел на нее своим излюбленным взглядом. — Не будь такой.

— Какой это такой? — Мирна включила чайник. — Послушай, она не хочет тебя видеть. И если ты не прекратишь приставать к ней, то она подаст в суд и тебе запретят переступать порог этого дома.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил он у Анны.

— М-м-м… да, — произнесла Анна, и ей очень хотелось добавить: «ненадолго».

— Если я сейчас уйду, то уйду навсегда. — Он встал. — Я не шучу.

— Ну и прекрасно, — сказала Анна, которая все равно уже выкинула все воспоминания о нем: автобусный билетик, на обратной стороне которого он написал «я тебя люблю», и его кружку.

— А ты — сука, — сказал он Мирне, подойдя к двери.

— Прекрати поливать Мирну дерьмом!

— Он по-другому не может, — сказала Мирна, — потому что он сам дерьмо.

— А ты уродина, — сказал он Мирне.

— Может, я и уродина, но после косметической операции стану красавицей, а ты как был дерьмом — так им и останешься.

— Полнейшее ничтожество, — сказал Шон. Поезд подъехал к станции Парк Святого Джеймса.

— Ты здесь выходишь? — спросила Анна, когда двери открылись.

— Да. — Однако Шон продолжал сидеть, как будто уверенный в том, что машинист будет ждать, пока он не выйдет, и только потом закроет двери.

И в самом деле, двери не закрывались, пока Шон объяснял Анне, в чем ее проблема. Она слишком много думает об отношениях с другими людьми. Лучше бы она больше думала о себе.

— Может, теперь тебя не нужно будет уговаривать прислушиваться к моим советам, — улыбнулся он и встал.

За секунду до того, как двери закрылись, Шон вышел из вагона.

Анна начала уже жалеть, что решила поехать с Шоном по линии Серкл: прошло столько времени, пока она добралась до станции Монью-мент. Там она пересела на Северную линию. А теперь ее поезд застрял в туннеле, и администрация метрополитена не давала никаких объявлений или объяснений по этому поводу. Если они простоят еще немного, то Анна точно заговорит с мужчиной, одетым в женское платье, который сидит напротив нее. Они начнут задушевную беседу и узнают друг о друге массу интимных подробностей. Они умрут медленной смертью в вагоне метро под землей, а потом Голливуд снимет фильм об этой необычной дружбе. «Анна и трансвестит», так будет называться фильм, который расскажет о последних минутах их жизни, проведенных вместе.

И уже не в первый раз Анна представила свои похороны.

«Будет идти дождь», — решила она. Часы остановятся. Рояли умолкнут, а телефоны будут отключены. Солнце скроется, а леса исчезнут. Затем под приглушенный стук барабана войдут скорбящие. Среди них будет и отец Анны в своем любимом оранжевом дождевике, который он всегда надевал на семейных пикниках, когда Анна была маленькой, и который при желании легко умещался в кармане. А над ними будут летать самолеты, выписывая на небе: «Анна умерла».

А может быть, все будет не так.

Отец, конечно, будет плакать, а мать будет его утешать. Она будет обнимать его за талию, как это делала тогда, много лет назад, во время их туристических походов в Уэльсе, и будет неотрывно смотреть на могилу своей любимой дочери, а ее губы будут шептать только одно слово: «Почему?» Этот вопрос застынет у всех на устах.

А Лиз будет слушать причитания Джастин. Убитая горем Джастин скажет Лиз:

— Знаешь, пока Анна была жива, я считала тебя просто наглой австралийской сучкой. Такой у меня, понимаешь, сложился стереотип. Но, оказывается, ты очень добрая. Анна всегда умела разглядеть в людях самое хорошее.

И впервые Лиз ничего не скажет в ответ. Сказать будет нечего.

Зато Майк будет говорить родителям и друзьям Анны:

— Боже, как я недооценивал ее! Анна работала вместе со мной, и, ей-богу, мне очень жаль. На самом деле я даже поругался сегодня со своей начальницей. Я сказал Пэмми, чтобы она не приходила на похороны. Анна не хотела бы, чтобы она была здесь, ведь она никогда не понимала Анну. Ну или недопонимала. Может, я зря так, может, надо было позволить Пэмми прийти, отдать последний долг. Понимаете, я ведь тоже ошибался насчет Анны. Знаете, я же считал ее расисткой. Как я мог? Может, она и была белой, но во многом, уверен, Анна Поттер была ничем не хуже чернокожих.

Затем бывший бойфренд Анны произнесет надгробную речь, и все подумают, как ОН необычайно красив.

— Я не смог убедить Анну в своей любви. Она мне не верила. Но я любил ее. И Ру любила ее. И Дэйзи с Оскаром, ее крестные дети. Вообще все дети. Все вокруг любили Анну Поттер. Она была прекрасна. Она была умная и веселая. И начитанная к тому же. Она была светлая и жизнерадостная. И так хороша в постели.

Там же, в глубокой задумчивости, будет стоять и Шон. Он будет сожалеть о том, что не признался Анне в любви. Он очень многое потерял. Он потерял свое будущее…

Капли дождя будут стекать по серому плащу Мирны. Она будет сожалеть о том, что в тот вечер назвала Анну легкомысленной. Анна была не такой уж и легкомысленной, просто она была жизнерадостной. В ней скрывалась необычайно широкая и глубокая натура.

— Она была ужасно одаренной, — скажет Мирна отцу Анны. — И что бы вы там ни думали, она многого добилась в жизни.

— Теперь я понимаю, — признается отец. — Жаль только, что…

Мирна будет жалеть, что она была совсем не такой соседкой, каких показывают в женских телесериалах. Она не обсуждала с Анной по вечерам события, произошедшие за день в офисе, или мужчин. Вместо этого они рассуждали о ядерной катастрофе. Как она будет сожалеть, что не была такой соседкой, с которой можно было бы меняться одеждой или с головой погрузиться в изучение рисунков эротических поз, вырванных из журналов. Если бы, по крайней мере, она не опустошала постоянно их вазу с фруктами! «Слишком поздно, — подумает она. — Слишком поздно!»

Поезд наконец тронулся, а у Анны на глаза навернулись слезы, когда она представила, как ОН скажет: «Анна была моим севером и югом. Она была моим востоком и моим западом». Она смахнула слезы. Анна и подумать не могла, какими печальными могут быть ее похороны. Она просто не понимала, как ее все любят.

Трансвестит, сидящий напротив, встал. Его губы были слишком сильно накрашены, ресницы склеились от туши, а на их кончиках висели комочки. Каблуки его туфель были невероятно высокие и тонкие. Как он вообще мог передвигаться на таких каблуках? Вдобавок ко всему на его подбородке, казалось, вот-вот появится щетина.