Квартира, муж и амнезия - Наталья Светлова Страница 26

Рита сидела на кровати, подтянув колени к подбородку. Она укуталась в одеяло, старательно подоткнув его со всех сторон, и все равно ее знобило. Иногда дрожь была такой сильной, что зубы стучали, складочка на одеяле подпрыгивала, а старая двуспальная тети-Таина кровать начинала поскрипывать в такт ознобу.

— Рита, Риточка, ну, прости меня, идиота. Ну, погорячился я, извини. Переволновался за тебя очень.

Муж Гриша топтался за дверью и пытался мириться. Интересно, почему в двери тети-Таиной спальни врезан замок? Тоже, что ли, профессор ее буянил, и замок спасал тетку от профессорского темперамента? Лично Риту замок спас, когда она захлопнула дверь и отсекла ею Гришу с его ужасными словами.

— Рит, ну, сама подумай. Ты больна, у тебя провалы в памяти. Профессор сказал, что если у тебя будут рецидивы, тебя отправят в клинику. И тут я возвращаюсь домой — а тебя нет! Консьержка говорит — два часа как ушла. Ты представляешь, что я передумал? Что ты заблудишься, адрес забудешь, под машину попадешь! Ну, сама подумай, что бы ты делала на моем месте?

«По крайней мере, не посмела бы так тебя оскорблять», — подумала Рита. Вспомнила чудовищную сцену, которая разыгралась в прихожей двадцать минут назад, и опять затряслась в приступе озноба. Много же нового она о себе узнала. Что она — фригидная толстая корова, которой радоваться надо, что отхватила такого, как Гриша, мужика, а не таскаться черт-те где, черт-те с кем. Что она — идиотка со сдвинутой крышей, свихнувшаяся у одра своей мамаши. Что ее еще проверить надо на дурную наследственность, потому что неизвестно, в своем ли уме был ее папаша, когда бросился на нож. И что надолго Гришиного терпения не хватит, и, если она будет продолжать выкидывать такие, как сегодня, фокусы, он просто-напросто сдаст ее в психушку.

Самым ужасным в этой сцене были не слова, страшные, невозможные, недопустимые, а то, как Гриша их высказывал. Он не орал, выплескивая на нее все это в сердцах. Нет, он медленно и размеренно, будто капли яда, ронял свои слова на Риту. Дождался, пока Рита разуется и скинет пуховик, и зашипел ей в лицо, стиснув плечи так, что она только и могла что отворачиваться, мотать головой, стряхивая с себя эти ужасные, убийственные, ядовитые слова. Наконец она не выдержала, заорала так, что аж у самой уши заложило:

— Не смей! Прекрати! Сейчас же!

Потом что есть силы оттолкнула от себя этого страшного человека, убежала и закрылась в тети-Таиной спальне. Помогло, что ее побег совпал со звонком в дверь и Гриша с кем-то вполголоса переговаривался, она не расслышала о чем. Слышала только увещевающие интонации. А теперь вдруг ее муж опять превратился из чудовища в заботливого принца и винился под дверью спальни.

— Рита, я понимаю, что был не прав. Ты не виновата, что заболела. Это из-за болезни ты ведешь себя так непоследовательно. Видишь, у тебя уже истерики начинаются. Ну, открой дверь, давай мириться. Я тебе соку твоего любимого купил, апельсинового. И пельмени сварил. Ты хочешь пельмешек с соком? Целый день ведь ходишь голодная. Можем и водочки чуть выпить, в честь примирения. Ну, хватит на меня дуться, выходи!

Гриша жужжал за дверью, как жирная навозная муха. В Рязани, где Рита жила прежде, иногда летом такие мухи залетали в открытое окно, и ей приходилось следить, чтобы они не садились на маму и не ползали по ее лицу. Особенно досаждали мухи в августе. Прогнать их не было никакой возможности, наглые насекомые не улетали. Приходилось сворачивать в трубочку газету, подкарауливать, пока эти твари сядут на стену, и хлопать по ним свернутой газетой. Хлопать нужно было не сильно и не слабо. От слабых ударов мухи уворачивались. От сильных — размазывались на обоях противными кляксами. И Рита, охотясь на мух после каждого проветривания, быстро наловчилась хлопать так, как надо: раз, и на полу валяется очередной мушиный трупик.

«Интересно, если сейчас дать Грише в лоб свернутой газетой, он очень удивится? Может, тогда жужжать перестанет?» — вяло подумала Рита. Ушел бы куда, что ли.

— Рита, ну чего ты молчишь? Тебе там что, плохо стало? Или ты спишь? А, Рита? Спишь, что ли?

«Сплю», — мысленно ответила Рита и действительно легла, укрывшись одеялом с головой. Получился маленький, ее собственный мирок. Рита подышала в этот мирок и согрелась. Озноб отпустил, Гриша замолчал, и Рита бездумно лежала какое-то время, наслаждаясь покоем. Интересно, что про нее подумал Матвей, когда она ушла с Гришей? Наверное, что она и в самом деле сумасшедшая. Но она не могла, она просто не могла допустить, чтобы он подрался с Гришей. Хватит ей папиной смерти… А Тамарочка, бедная, как переживает, что Толик погиб. Надо же, ругалась на него все время, Толик-паразит, и все тут. А теперь так переживает! Любила его, наверное.