Маленькая ручка - Женевьева Дорманн Страница 26

Терраса ресторана, протянувшегося до самого конца тупика, была заполнена ужинающими, и, пока метрдотель вел их к столику, Сильвэн по дороге ответил на несколько рукопожатий. Он был довольно горд впечатлением, которое производила Каролина, особенно красивая в этот вечер. Мужчины провожали ее глазами, вдруг замечтавшись, а женщины окружали оборонительным вниманием, нескромными взглядами, быстрыми и оценивающими, за секунду разглядывая с головы до ног миловидную блондинку, которую, держа за руку, вел за собой между столиками мужчина.

Сильвэн заказал шампанского. Он был рад этому импровизированному ужину и ликованию Каролины, уже погрузившейся в изучение меню. Ему нравилось видеть ее такой, охваченной вожделением, внимательной к составу своего пира, колеблющейся между искусами, предложенными меню, где каждое блюдо заставляло ее мурлыкать от желания. Это чревоугодие, праздник вкусовых сосочков, внимательный и утонченный поиск сочетания вкусов были мощными узами, соединившими их с первых встреч. Иногда они на этом играли, когда каждый знал, что может зажечь другого, чтобы у того слюнки потекли от одного словесного упоминания о закуске, оно возбуждало, как любовные речи. У Каролины было исключительно вкусовое воображение.

Ужин был великолепен, от закуски в виде салата из трюфелей, вымоченных в хересе, до нежного клубничного пирога на десерт, включая необыкновенное рагу из утки по-руански, свежезадушенной [6], поджаренной, политой изысканным шампанским, приправленной грибами и золотистым обжаренным луком, тающим во рту, залитым соусом, где сочетались волшебные оттенки тимьяна, иссопа, душицы и чабера. Сильвэн был счастлив. Он чувствовал себя легким, веселым, уверенным, в состоянии блаженства, которому, возможно, помогала властная бархатистость бутылки Романе-Сен-Виван, слившаяся с изящным духом шампанского. Забыта Диана Ларшан, ее шантаж и ее капризы! Забыты мучения, доставленные ему этой ужасной девчонкой! Незаметными, но точными движениями он гладил пальцами руку Каролины, лежавшую на скатерти. Он наконец снова обрел свою Каролину, делавшую его таким счастливым с момента их встречи на конезаводе в Пэне четырнадцать лет назад. Уже так давно? Но прошедшие годы, рожденные дети прошли для Каролины почти бесследно, или же он ничего не заметил. В этот вечер в белом платье, почти флюоресцирующем в свете ламп, отчего ее глаза, лицо, волосы становились еще теплее, она казалась ему еще красивее, еще желаннее, чем в тот далекий осенний день, когда он решил, что она нужна ему на всю жизнь. Она приобрела большую уверенность, веселость, и Сильвэн не помнил того, чтобы ему хоть на миг стало с ней скучно за все эти годы. Он смотрел, как она, с порозовевшими от бургундского щеками, поднимает бокал, словно просит, глядя на него, неслышный тост. Ее глаза сияли, смеялись, Сильвэну вдруг пришла в голову нелепая идея: он не знает ее, он только что встретил эту очень красивую молодую женщину, и она ему бесконечно нравится, а у него в запасе только этот ужин, чтобы ее очаровать. Жар вина возбуждал и его, пробуждая в нем болтливость. Он заговорил с ней не о ней и не о себе, а о Жюльетте Рекамье, чей изящный бюст находился над баром ресторана, носившего ее имя. Жюльетта была так красива и так жива, сказал он, что все мужчины, которых она встречала, сходили с ума от любви к ней. Все. Принцы, послы, министры, писатели, старики и юнцы, которым она годилась в матери. Сильвэн воодушевлялся, описывая молодую женщину, жившую когда-то здесь, уточнил он, расставив руки, чтобы объять весь ресторан и террасу.

— Прямо здесь, где мы сейчас. В старинном аббатстве, которое потом разрушили. Она держала там салон, и у нее стремились бывать, даже когда она была уже немолода, но сохранила свое обаяние. Вот сюда, Каролина, каждый день в конце своей жизни приходил к ней Шатобриан, бывший когда-то ее любовником, которого она любила больше всех… Сюда, Каролина, прямо сюда, на второй этаж…

И Сильвэн поднял руку, чтобы показать их гостиную, которую словно видел на самом деле, несмотря на построенный на ее месте дом.

— Под конец Жюльетта ослепла, но голос Рене был ее вечерней и ежедневной радостью. Этот голос не постарел, а Рене был очень болтлив. Жюльетта слушала его и вновь обретала в этом голосе, не видя лица, тридцатитрехлетнего мужчину, обворожившего ее у мамаши де Сталь, когда она была еще девушкой, в эпоху Консульства. Она не видела всего остального — лысеющего старика с брюшком, бретонца с кирпичным цветом лица, мучимого подагрой, которую он заработал за целую жизнь кутежей, между своими путешествиями, книгами, женщинами и посольствами. Она не видела, что не осталось ничего от пышной шевелюры, которую он некогда ерошил нетерпеливой рукой, что теперь он с трудом засовывает свои три подбородка в высокий накрахмаленный воротничок. Она не видела, с каким трудом он тащится от кресла к креслу, становясь с каждым днем все боле парализованным. Она теперь слушала только звук, музыку этого горячо любимого голоса, даже не обращая внимания на слова. Рене говорил только о себе, о том, что написал накануне, что напишет завтра, о своей жене, с которой ему скучно, о своей бессоннице, одышке, о своем колене, причиняющем ему страдания, о своих нервных расстройствах. Жюльетта слушала голос и улыбалась, замкнувшись в своем защитном мраке, мечтая, уносясь в прошлое.

А Каролина слушала Сильвэна. Он говорил, что он тоже влюбился в прекрасную Жюльетту, открыв ее для себя в «Загробных записках», ставших его настольной книгой. Жюльетта всегда одевалась в белое, как сегодня вечером она, Каролина. Сильвэн даже обратил ее внимание на то, что многие из присутствующих женщин в ресторане тоже надели в этот вечер белые платья, словно договорились между собой напоминать Жюльетту из аббатства в Буа.

Каролина не читала «Замогильных записок». Только маленькие отрывочки в школе. Известная глава о Комбуре [7], которая есть во всех школьных учебниках. Она припоминала историю о печальных детях в мрачном бретонском замке, где воет ветер, с убийственными взрослыми: благочестивой и тающей на глазах матерью; отцом, встающим в четыре часа утра, а по вечерам стреляющим со стены из ружья по совам и изображающим привидение в халате, ходя по огромной, плохо освещенной гостиной, пугая детей. «И все это, — добавляла Каролина, — изломанное в учебнике французского языка, изрезанное неуместными, якобы объяснительными сносками, будто все дети, что читают этот совершенно простои текст, умственно отсталые. Или будто славные профессора, делавшие сноски, поклялись раз и навсегда отбить у них охоту когда-нибудь продолжить чтение Шатобриана!»

Возбужденная воспоминаниями отрочества, Каролина рассказала Сильвэну, как проходило избиение младенцев по отрывку про Комбур матерью Марией де Жезю, исполнявшей обязанность учительницы французского в девятом классе в Кутансе. Мать Мария, сущий жандарм в рясе, приглаживала усы, объясняла урок анализа текста и задавала вопросы собственного изобретения, на которые надо было отвечать. Да какие вопросы! Например: Почему отец ходил в темноте? Какие слова употребляет автор, сравнивая его с призраком? Почему автор, его сестра и мать превратились в статуи от присутствия отца? Почему мать заставляет детей заглядывать под кровати? И так далее.