Алый ангел - Элизабет Торнтон Страница 26

Кэм стал вытирать шарфом грязь с лица Габриель. Задачи была безнадежной.

– Черт тебя возьми, Габриель, – пробормотал Кэм себе под нос и сорвал с себя грубую морскую куртку. Герцог встал на колени и закутал в нее Габриель, словно спящего ребенка.

– Черт тебя возьми, – повторил он перед тем, как бережно взять девушку на руки и подняться.

Всего через несколько минут Кэм вернулся к камню, возле которого нашел Габриель. В зарослях кустарника неподалеку Колбурн обнаружил маленькую лодку Ролло. Впервые Кэм наткнулся на нее за неделю до того, как сорвались переговоры. Герцог осторожно положил Габриель на корму, а потом и сам забрался в лодку рядом с девушкой. «Когда слуги найдут одежду Габриель и брошенную лодку, они сразу дадут этому логичное объяснение», – подумал Кэм.

На реке было относительно спокойно. Сontrebandiers занимались своими делами в основном под покровом ночи. А до захода солнца оставалось еще несколько часов. Никто не делал попыток приблизиться к ним, да Кэм и не ждал никаких неприятностей. С помощью Родьера он послал Голиафа по ложному следу в Тосни, вверх по течению. К тому времени, как сторожевой пес девушки вернется, их уже и след простынет.

Когда Кэм достиг яхты, стоявшей на якоре у противоположного берега, Лэнсинг протянул руки, чтобы помочь поднять Габриель на борт. Саймон ничего не сказал, увидев девушку, но взгляд его был весьма красноречивым. Кэм стиснул зубы.

– И куда же ты собираешься ее отнести? – спросил Колбурн, когда Саймон отошел на шаг от него.

– Вниз. Ей необходима помощь.

– Отдай ее мне, – голос герцога был бесстрастным, но в глазах бушевала буря.

Лэнсинг прекрасно знал, что спорить не стоит. Не говоря ни слова, он переложил бесчувственную девушку в протянутые руки друга.

– Пришли ко мне Уилла с горячей водой, – сказал Кэм. – И давай убираться отсюда к черту.

Вспомнив о чем-то, Колбурн обернулся.

– Ей нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Все поняли?

Кэм ледяным взглядом обвел притихших членов своей команды, проверяя, не хочет ли кто-нибудь возразить. Удовлетворенный тем, что прочел на их лицах, герцог повернулся и пошел вниз.

Кэм залез в свою каюту и положил Габриель на маленькую койку. Дрожащими пальцами он снял грубую куртку, которой была укрыта девушка, и окинул пленницу взглядом, оценивая повреждения.

Сейчас Габриель была совсем не похожа на шипящую дикую кошку, которая отчаянно отбивалась от него зубами и когтями. Она выглядела как дитя, беспризорный ребенок, собственность какого-то бессердечного монстра, обидевшего ее. Кэму стало тошно от жестокости, с которой он вынужден был обращаться с девушкой. Он не привык воевать с женщинами.

В дверь постучали, и ее открыл юнга. Бледный и молчаливый, Кэм взял миску с теплой водой и захлопнул дверь у мальчика перед носом. Герцог радовался, что Габриель еще не пришла в себя. Он не знал, что делать, если она снова начнет сопротивляться.

Желая скорее приступить к действиям, Кэм стал освобождать девушку от обрывков нижнего белья, стараясь не замечать ничего, кроме глубоких царапин и синяков, изуродовавших ее кожу. Колбурн отжал мягкую мочалку, намылил ее и стал аккуратно очищать каждую ссадину, бережно вымывая песок и грязь.

Габриель застонала и беспокойно пошевелилась. Она почувствовала нежные прикосновения Кэма, неясно разобрала его успокаивающие слова.

– Голиаф? – тихонько спросила она, а потом прошептала: – Мы оторвались от них?

Когда никто не ответил, ее ресницы задрожали. Она стала еще беспокойнее.

– Мы оторвались от них? – снова спросила Габриель, дыхание причиняло ей боль.

– Да, мы оторвались от них, – ответил Кэм.

Девушка постепенно расслабилась и не протестовала, когда Кэм обрабатывал ее раны. Под левой грудью Габриель герцог наткнулся на старый шрам. Нечто похожее было, и на бедре девушки. Обнаружив еще один шрам, подлиннее, на загоревшей лопатке, Кэм замер – осознание того, что он увидел, поразило его, словно взорвавшийся снаряд. Девушка перенесла множество повреждений, которые могли быть нанесены только острым стальным лезвием. Открытие ошарашило Кэма, и в его голове тут же возникла тысяча вопросов.

Колбурн смотрел на Габриель несколько долгих минут, касаясь пальцами свидетельства… чего? Он не мог себе представить, кто это сделал. От одной мысли, что кто-то, кто угодно, мог причинить Габриель боль, Кэму захотелось совершить убийство. И тут герцог осознал всю иронию ситуации. Кривая, саркастическая улыбка появилась на его губах.

Габриель внезапно пошевелилась и захныкала, как ребенок.

– Голиаф, пожалуйста. Мне больно. Ее голос был глухим и прерывистым. Сухие, скрипучие всхлипывания сотрясали ее узкие плечи.

Проглотив комок, появившийся в горле, Кэм подошел к сундуку возле койки и через мгновение вернулся со стаканом настойки опия, разведенной в воде.

Кэм приподнял Габриель голову и велел пить, прекрасно зная, что она слушалась только потому, что из-за своей слабости не могла понять, кто поднес стакан к ее губам. Герцог дал ей несколько минут, чтобы успокоиться, и принялся за ужасные багровые раны на ее лице.

Первое же прикосновение вызвало мучительный, грудной стон. Девушка скривилась от боли. Кэм не знал, откуда взялись у него нежные слова утешения, он даже не осознавал полностью того, что говорил. Слова слетали с его губ естественно, словно вдох и выдох.

– Все хорошо, Ангел. Я здесь. Спи. Я позабочусь о тебе. Клянусь, никто и никогда больше не обидит тебя, пока я жив.

Нежные слова и опий начали действовать. Габриель спокойно переносила манипуляции Кэма. Он быстро закончил обрабатывать раны и смазал заживляющей мазью несколько самых глубоких и воспаленных рубцов. В конце Кэм достал из сундука чистую льняную рубашку и надел ее на лежавшую без сознания девушку. Когда герцог до подбородка укрыл спящую Габриель, он вдруг осознал, что весь покрылся капельками пота.

Колбурну начали надоедать мысли, не дававшие ему покои. «Габриель де Бриенн – наживка, чтобы заманить Маскарона в ловушку, и больше ничего», – напомнил он себе. Она была его пленницей. Думать о ней в каком-либо другом качестве было безумием. Он совершил редчайшую глупость, обняв Габриель тогда, в полумраке лестницы замка Шато-Ригон, лишь для того чтобы доказать, что он и только он способен разбудить женственность, дремавшую в ней.

То, что его намерения увенчались успехом, нисколько не радовало герцога. Потому что желание совершить следующий шаг, сделать Габриель своей, познать интимную близость с ней родилось в нем, когда он почувствовал, как она поддается его поцелую.

Ах, этот поцелуй! «Забудь об этом», – предостерег себя Кэм.

Он целовал десятки женщин и мог придумать только одну причину, по которой этот поцелуй стал незабываемым, – он, Кэм, первым пробудил в Габриель де Бриенн ее женственность. Герцогу еще не приходилось быть первым ни для одной женщины. Именно эта новизна так понравилась ему. Другого объяснения быть не могло. Поскольку Габриель де Бриенн была определенно, бесспорно, неопровержимо не в его вкусе.