Дочь Льва - Лоретта Чейз Страница 26

— Я видел, как Петро вытащил вошь из головы. Что бы ты сделала?

— Я бы бросила в реку Петро.

Он засмеялся. Когда Хасан вопросительно посмотрел на нее, Эсме объяснила, что английский лорд смеется от удовольствия, видя так много добрых лиц и вкусной еды.

Несколько часов спустя мужчины вернулись. Вариан в это время брился — восхитительно горячей водой. Сведения ему принес Петро, а не Эсме. Эсме все еще не простила его за утреннее купание в ледяной воде. Значит, она не понимает, и слава Богу. Иначе бы сама столкнула его в воду.

Вариан смотрелся в маленькое бритвенное зеркальце. То, чего не видно в приличном зеркале, отлично просматривается, когда разглядываешь лицо дюйм за дюймом. Он попытался вспомнить, были ли зеркала в тех домах, где он побывал в последнее время. Видимо, в деревнях это редкость. Интересно, видела ли когда-нибудь Эсме свое отражение, кроме как в пруду или в ведре?

— Поймали воров? — спросил он.

— Одного убили, — ответил Петро, — двух других подстрелили, но они удрали. Стадо и зерно привезли обратно. Но хлеб пропал, и Аджими придется отрезать руку.

— Что? — Вариан обернулся так круто, что чуть не порезал себе ухо.

— Пуля вошла глубоко, под плохим углом, и не вышла с другой стороны.

— В него стреляли? — Вариан отшвырнул бритву. — Черт. Я знал, что этим кончится. Где он? Врача вызвали?

— Врача? Здесь? — Петро помотал головой. — Тут есть старик, опытный в таких делах. Он говорит, руку надо отрезать, пока отрава не подобралась к сердцу.

— Проклятие! — Вариан натянул сюртук. Бедный Аджими. Сколько ему лет? Чуть старше, чем мальчик, лет восемнадцать-девятнадцать. Но такое случается. Сколько молодых людей лишились рук и ног, сражаясь с армией Наполеона? — Я надеюсь, Бог даст, он без сознания. Где он?

— В соседнем доме. Наша бесовка пошла туда, воет, как резаная кошка, и никого к нему не подпускает.

Вариан ринулся вон из комнаты.

Когда он вошел в маленький дом, Эсме не выла, но так разъяренно кричала на мужчин, а их бьыо десятка два, что звук ее голоса напоминал свист плети; они орали в ответ, свирепые, как и она. Но Эсме встала возле кровати Аджими с ножом в руке, и мужчины недоверчиво попятились.

Вариан протиснулся сквозь толпу. Когда он оказался возле кровати, крик в комнате стих до ропота.

Эсме посмотрела на него горящими зелеными глазами:

— Они этого не сделают, что бы вы ни сказали. Убью первого, кто подойдет! Остальных уничтожу потом, одного за другим!

— Меня тоже убьешь? — спросил Вариан, подходя ближе.

— И вас, если вы позволите совершить это злодейство. — Она кивнула на Аджими, который смотрел затуманенными глазами. — Рана не так плоха, как кажется. У меня было две таких. Я могу извлечь пулю и вылечить руку, но они в меня не верят. Они не будут мне помогать. Они слушают только этого старого болтуна. — Она ножом показала на сгорбленного Метусела, который забился в угол и что-то бормотал.

Вариан посмотрел на Аджими и на рваную, кровоточащую рану на мощной руке.

— Может, старик и ненормальный, — осторожно проговорил он, — но рана скверная. У меня были друзья при Ватерлоо, ими занимались хирурги. Лучше потерять часть конечности, чем умереть.

— Я — я осталась жива! — Она топнула ногой. — Я вам показывала шрам от пули на руке. Думаете, соврала? Только хвасталась? Два раза, — сказала она. — Я держу нож в той руке, где была пуля. Я стою на ноге, откуда вынули пулю. Где бы я сейчас была, если бы меня искалечили так, как эти собираются изуродовать его?

Ее слова вызвали видение, от которого Вариан почувствовал приступ дурноты, и комната покачнулась. Он глубоко вздохнул, и все вокруг встало на место.

— Отлично, — решил он. — Что тебе требуется? От облегчения плечи у нее слегка опустились.

— Нужен сильный огонь, чтобы я могла в пламени прочистить нож и инструменты. Понадобится ракия, чтобы дезинфицировать рану. Пошлите кого-нибудь за моей сумкой, там необходимые инструменты и лечебные средства: сосновая смола, зеленый хинин, полученный из старых сучков, и белый воск. Еще мне потребуется хорошее оливковое масло и чистая овечья шерсть.

— Мазь? — удивленно спросил он.

— Да, очень хорошая. Меня научил старик из Шкодера, тот, что вынул пулю из руки. Эта мазь ослабляет действие яда и способствует заживлению. Поэтому у меня не такие заметные рубцы.

— Как мне сказать, чтобы они тебя слушались?

— Degjoni, — тихо буркнула она. Вариан повернулся к группе людей.

— Degjoni!— резко произнес он.

Эсме оглядела неуверенные лица и ясным, твердым голосом отчеканила приказы по-албански.

Мужчины переводили взгляд с Эсме на Вариана.

Вариан уже готов был кивнуть, когда вспомнил. Он помотал головой — албанский утвердительный знак.

— Да. Ро. Как говорит Зигур.

Эсме колдовала над пациентом, а высокий англичанин стоял рядом. Она жалела, что настояла на том, чтобы лорд Иденмонт остался при операции, потому что было очевидно, что из двоих мужчин больше страдает он. Когда она осторожно ввела тонкий нож в рану, лицо у него стало пепельно-белым. Но он твердо держал свои аристократические руки на плечах Аджими. Молодой человек терпел молча. Он отказался от лауданума, который она ему предлагала, предпочел ракию. Она надеялась, что от спиртного боль достаточно притупится. Выбирать не приходилось. Взгляд его голубых глаз был прикован к потолку, губы плотно сжаты.

— Черт возьми, — пробормотал барон, — я готов отбросить копыта, а он даже не стонет.

— Он шкиптар, — ласково проговорила Эсме. — Сын орлов. Сильный и храбрый, — Она зондировала рану и бормотала что-то утешительное на своем языке. Потом нашла пулю и улыбнулась. — Ну вот, как я и думала. Ее легко вынуть.

В комнате было тихо. Его светлость сумел уговорить веек выйти, остался только Мати, он помогал держать Аджими в неподвижности.

Эсме выковыряла пулю и пинцетом, который когда-то ей дал Джейсон, вынула ее и бросила в миску.

Она услышала, как лорд Иденмонт сдавленно выругался.

— Проделаем в ней дырку, — сказала она Аджими, — ты будешь носить ее на шее и смеяться, когда тебе станут рассказывать, как в Пошнии тебе хотели отрезать руку ради того, чтобы вынуть пулю.

Аджими слабо улыбнулся.

Она вылила ему на рану еще ракии. У него дернулся рот, но он молчал.

— Знаешь, Аджими, твоя рука так опьянела, что тебе лучше поспать.

Он покачал головой.

Эсме наложила мазь, накрыла ее шерстью и привязала полосками ткани.

— Спи, — повторила она. — Закрой глаза и не очень ругай свою пьяную руку.