Горячие и нервные - Сьюзен Андерсон Страница 26

— Что ж, пришло время поговорить. Как ты сказал: «Мы будем хранить все это в уголках нашей памяти»?

Увидев, что Виктория вошла в офис, Джон оторвался от своих записей. Хотя она мягко затворила за собой дверь, по ней было видно, что она с удовольствием бы хлопнула ею изо всех сил. Подойдя к его столу, она скрестила руки на груди и посмотрела на него. Ее глаза горели зеленым огнем, щеки пылали. Не женщина, а настоящая фурия. С легким щелчком закрыв ручку, он откинулся на спинку стула, показывая тем самым, что готов выслушать ее. Да и как иначе, она просто кипела от негодования.

«Тебя ожидают плохие новости, парень. Держись!» Прежде чем посмотреть на нее, он покосился на красные отметины на своем запястье.

— Мы, кажется, договорились заниматься исключительно нашим делом?

— И для этого я должна притворяться, что помолвлена…

Судя по насмешке в ее голосе, ей очень хотелось добавить «с тобой?». Похоже, его план катился ко всем чертям. Отодвинув в сторону ручку и блокнот, заполненный впечатлениями о разных людях, с которыми он познакомился за прошедший день, Джон резко встал из-за стола.

— Я не предполагал, что тебя так заинтересует причина, по которой я пошел на это. Я имею в виду помолвку.

— Почему же? Хотя ты прав, я сразу подумала, что причина есть. И знаешь, к чему я пришла? Ты сделал это, потому что заметил, как другая собака проявляет интерес к кости, которую ты привык считать своей.

Она была права. Он увидел, как этот шут Уэнтуорт прогуливался своими пальцами по ее обнаженной руке, и в нем заговорили самые что ни на есть примитивные инстинкты, заставляя сначала действовать, а уж потом думать.

— Дело не в том, что «я привык». Ты знаешь, черт побери, что мне бывает непросто себя контролировать. Но ты не дашь мне соврать, дорогая, если я скажу, что никогда не был собственником и не вел себя в духе «это, мол, мое и ничье больше». — Или, во всяком случае, не вел, пока не встретил ее. Он никогда не понимал подобную манеру поведения, она претила ему, и он не доверял ее проявлениям.

Если он чему-то и доверял, так это своей интуиции, способности улавливать витавшие в воздухе настроения. У него были сильно развиты инстинкты, и он давно научился прислушиваться к ним, прежде чем действовать.

Но так случилось, что на этот раз инстинкт побудил его объявить о помолвке с Тори. Что скрывать, он испытал огромное удовлетворение оттого, что ему удалось стереть презрительно-высокомерную ухмылку с физиономии Уэнтуорта и вместе с тем сделать первый шаг для осуществления важнейшей цели. Как и последующая огласка… Это было то, что им обоим на руку, если говорить о тех проблемах, которые беспокоили его, а именно — как заставить любого человека из окружения Тори найти для него время и поделиться информацией, которая могла бы помочь отыскать ее брата.

Но вместо того чтобы объяснить это Тори, он услышал свой требовательный голос:

— Ты лучше скажи: кем приходится тебе этот человек?

Она стиснула зубы.

— А собственно, почему ты решил, что он имеет какое-то отношение ко мне?

— О, пожалуйста: «Прости, я забыла, как…»! — проговорил он фальцетом, передразнивая ее. — Сомневаюсь, что ты могла забыть чье-то имя. Особенно имя мужчины, который позволяет себе обращаться с тобой столь фамильярно. Итак, кто он?

Она оглядела его с ног до головы.

— Что ты имел в виду, когда говорил, что твой отец был настоящий пьяница? — вдруг спросила она.

Вопрос настиг его как снайперская пуля, и это было точное попадание — вопрос касался того, что он хотел сохранить в тайне. Он смотрел на нее не моргая. У него похолодело внутри при мысли, как изменится ее отношение к нему, если она когда-нибудь узнает, сколько насилия и унижений он вытерпел в детстве.

— При чем тут это? — недоумевал он.

— Зуб за зуб, Мильонни. Ты, видимо, решил, что имеешь право знать обо мне все, тогда как сам не желаешь поделиться со мной ничем, что касается твоей собственной жизни.

Он пожал плечами:

— Потому что в моей жизни нет ничего интересного для тебя. Ладно, Тори, ты готова вернуться к делу?

Он должен был бы испытывать удовлетворение, видя, как ее лицо утратило всю свою живость и поблекло. Но вместо этого забеспокоился, почему это его так волнует.

— Ради Бога… — согласилась она с той отстраненной вежливостью, которую он наблюдал в ее разговорах с гостями сегодня днем. — И сначала я бы хотела услышать твое объяснение: почему ты решил, что в качестве моего жениха ты быстрее найдешь моего брата?

Он поднялся и указал на стул напротив себя:

— Садись, пожалуйста.

Она села, грациозно выпрямив спину, скрестив лодыжки и положив руки на колени полным спокойного достоинства жестом. Пару секунд или чуть больше он просто стоял, сознавая, что скорее предпочел бы снова ощутить ее ногти на своем запястье или острый каблук на ступне, чем этот взгляд. Она смотрела на него так, словно перед ней был какой-то нахальный уличный приставала, пытающийся выдать себя за джентльмена. Слегка пожав плечами, он наконец опустился на стул и еще пару секунд не сводил с нее глаз.

Она выглядела усталой, расстроенной… и печальной. Внезапно в нем заговорило чувство вины. Он ощущал всем своим существом, что траурная церемония и последующий прием выжали из нее все жизненные соки. И даже если, по общим отзывам, Форд Гамильтон был самый что ни на есть последний мерзавец, он все равно был ее отцом. Джон не мог не признать, что его импульсивное заявление о помолвке вряд ли облегчило ее жизнь.

Может быть, он должен дать ей передышку и отложить все эти разговоры и обсуждения на завтра? За весь этот долгий день он всего лишь раз заметил счастливое выражение на ее лице, когда Эсме на короткое время появилась в гостиной.

Но он не хотел вспоминать, как маленькая девочка повисла на Виктории, улыбаясь ей, и расправил плечи, прогоняя это видение. «Черт, смотри правде в глаза, старина». Виктория как думала, так и будет думать, что он неисправимый грешник. Чего стоит одна его неудачная затея получше узнать собственную дочь. «Почему в тебе вдруг заговорила совесть?»

Но милое детское личико и большие темные глаза продолжали стоять перед его мысленным взором, пока… И тут, словно в ответ на безмолвную мольбу, другое воспоминание, а именно — Ди-Ди, произносящая свою речь на похоронах Форда, затмило первое. Вздохнув с облегчением, он решительно подался вперед:

— Послушай, если ты хочешь, чтобы копы нашли другого подозреваемого и оставили в покое твоего брата, то мне необходимо получить доступ во все закрытые клубы и опросить всех, кто контактировал с твоим отцом.