Френдзона для бэдбоя - Яна Лари Страница 26

Ксения лишь пожимает плечами, не выразив никаких эмоций. Я уже собираюсь увести Макса в сторону, хочу объяснить, что нельзя сначала вынести дверь и рычать на мать, а на следующий день как ни в чём не бывало ждать от ребёнка понимания.

Это так не работает. Чтобы выстроить доверие нужно время. Много времени. Но затем дочь скашивает глаза на сиротливо сидящего в углу медведя, и нижняя губа начинает мелко дрожать. Серые глаза сверкают упрямством и в эту секунду она сильнее обычного похожа на своего отца.

— Мама сказала, что бабайки не меняются!

Да чёрт возьми!.. Я сейчас готова язык себе отрезать за те слова. Вот так оно благими намерениями всегда и получается.

— Правильно мама сказала, — мрачно улыбается Макс, опускаясь на корточки. — Но зато если я стану твоим другом, тебе больше некого будет бояться. Только представь… Достаточно сказать: Бу! И все враги убегут кто куда. Но тебе, зайчишка, конечно, страшно. Маленькие девочки такие трусихи.

— Я не трусиха! — Ксения вырывает кисть из пальцев Кости и возмущённо скрещивает руки на груди, с вызовом глядя на своего отца. — Я не боюсь тебя!

— А почему дрожишь?

— Я злюсь!

— На что? — не отстаёт Макс.

Она на секунду теряется, но затем кивает в сторону медведя.

— Мне не нужны твои подарки.

— Узнаю в тебе твою маму, — Макс порывисто зачёсывает назад волосы, лишь подрагивающими пальцами выдавая волнение. — Только мишка не подарок. Это бартер.

— Бар-тер… — выводит Ксения одними губами, пробуя на вкус новое слово. Похоже, детское любопытство понемногу вытесняет враждебность. — Что это?

— Вот смотри… — Он достаёт из кармана блейзера сложенный в четыре лист и под заинтригованным взглядом дочери медленно разворачивает. — У меня есть мягкий красивый мишка, но у тебя ещё нет своих денег, чтобы его купить. Правильно?

— Мне мама покупает, — бурчит Ксюша.

— Верно, но ты можешь получить его иначе. — Заметив, что малышка непонимающе хмурится, Макс показывает невесть как попавший в его руки рисунок. — У тебя есть то, что очень нужно мне. Я хочу себе портрет твоей мамы. И готов поменять его на этого мишку.

Ксения колеблется. Задумчиво смотрит на медведя, которого весь вечер старательно игнорировала, затем любовно обводит пальцами синие веснушки собственного творчества и с подозрением уточняет:

— А что ты с ним будешь делать?

— Ох, это страшный секрет, — щурится этот прожжённый аферист, пытаясь всем своим видом внушить детям страх и трепет. — Вы точно никому не расскажете?

Костя с Ксенией, приоткрыв рты, синхронно мотают головами.

— Я очень боюсь спать один. До жути. Аж кровь в жилах стынет и волосы дыбом встают! — продолжает Макс нести откровенную чушь, но с таким убеждением, что невольно закрадываются сомнения, не состоял ли он в театральном кружке. — А так, рисунок спрячу под подушку и буду больше не одинок. Ну что, по рукам? Выручай.

Детские пальцы, дрогнув, отпускают край листа, и я понимаю, что сама всё это время не дышала.

— Забирай, — соглашается Ксения.

— А в кино со мной пойдёшь? — ушло подмазывается Макс, едва почувствовав слабину. — Я обещаю вести себя хорошо. В садике расскажешь, с кем ходила — все обзавидуются.

— Бартер? — умильно выдаёт наше чудо.

— Бартер.

Я киваю на вопросительный взгляд дочери, хотя сама ещё час назад безуспешно пыталась уломать её дать Максу шанс. Но такова традиция. Формально последнее слово должно быть за мной.

— Уходите все, — властно требует Ксюша, подрываясь с дивана. — Я буду одеваться.

Костя пулей выбегает первым, наверняка сообразив, что шоколад на кухне остался без присмотра. Мы же с Максом задерживаемся в дверях, где всё это время грела уши Лина.

— Браво, сказочник, — насмешливо хлопает она его по плечу. — Теперь я знаю, почему мой бедный Вася в командировках никогда не спал один. А я его, глупая, бл… блатными словами всякими называла, для ушей неискушённых непредназначенными.

— Соколовская… — Макс скребёт пальцами воздух у её горла. — Ты с моим шефом, случайно, не родня? Бесите одинаково.

— Так может проблема в тебе? — понижает она голос. — Сходи, что ли, сначала на курсы по управлению гневом, потом детей развлекать напрашивайся.

— Сама иди со своими курсами знаешь, куда? — в тон ей елейно огрызается Мартышев.

— Куда?

— По известному адресу. А не знаешь, на заборе поищи, записан. Ахметова, я в ванную. Воды попью.

— Так на кухне можно… — растерянно заговариваю, но меня прерывает резкий хлопок двери. — Лина, ты что-то понимаешь? Что с ним?

— С ним-то ладно, сама говорила — бешеный. С тобой что? — Щёлкает она перед моим носом пальцами. — Я понимаю, что ты пять лет никого к себе не подпускала. А тут он, горячий аж штаны дымятся. Предлагала же, оставь мне Ксюшу и иди к нему хоть на всю ночь. Но… два дня. Марьям. Всего два дня! За которые он, между прочим, уже успел вынести дверь. И ты так спокойно позволяешь ему вести вас с ребёнком в кино?

— Макс её отец… — Открываю шкаф и роюсь в полотенцах, пытаясь выиграть время. Понимаю, что Лина лишь повторяет мои же недавние мысли, но… — Я когда их вместе вижу, в груди гудит и жалит как в развороченном улье.

— Напомнить, как мы вместе Костю к психологу водили? Вот это действительно жалит. Вася тоже его отец. Даже подгузники сыну менял когда-то, и где он сейчас? — Лина крепко прижимает меня к груди, гладит по волосам, как маленькую. — Только не дуйся, родная. Я как себе, хочу тебе счастья. Знаешь как обидно за тебя, за себя, за наших малюток. В общем, тебе виднее, но хотя бы знакомь его с малышкой постепенно. Убедись сперва, что он вас снова не обидит. Не пори горячку, если он ваш, то никуда не денется.

Ей-богу, проще договориться с граблями, чем с этой горячкой. Не получается у меня. В груди пожар, а в голове бедлам.

Замешкавшись, стучу в дверь собственной ванной.

«Входи» — сухое как скрип снега в февральский мороз, помогает частично прийти в себя.

— Мартышев, ты что… — хочу закончить фразу резонным: «устраиваешь?», но кто б мне дал договорить…

— Скажи, зачем ты настраиваешь против меня ребёнка? — хрипло цедит Макс сквозь зубы. — Какой я к чёрту бабай?!

— А ты у зеркала спроси!

Пытаюсь сбежать, каждой нервной клеточкой чувствуя бьющее от него напряжение. Но Макс проворнее, первым хватается за дверную ручку, я лишь успеваю одёрнуть пальцы как от кипятка.

Он поворачивает голову и демонстративно всматривается в своё отражение.

— Свет мой, зеркальце, скажи: где я монстра-то проглядел? Где безобразные зубы, уродский нос, что там ещё… Рога! Кстати, о рогах… — Он снова поворачивается ко мне, сокращает расстояние, вынуждая боязливо вжиматься в стену. Это неосознанное движение, будто удар хлыста, подстёгивает его напирать активнее. — Ахметова, это что ещё за панибратство с шефом?