Одержимость романами - Кейтлин Бараш Страница 26

Бабушка сжимает пальцы.

– Делай то, что нужно. Калеб должен понять, что твое творчество превыше всего. Превыше всего. – Она указывает на ящик своего стола. – Знаешь, что там лежит? Первая история, которую ты написала – тебе было около шести – о говорящих животных в домике на дереве.

Я перевожу взгляд на ящик с записями из прошлого.

– Это было так живо написано, что я хранила ее все эти годы. Писательство – твоя первая любовь. Ставь его на первое место. Защищай его. И присылай мне текст!

Я заверяю ее, что так и сделаю. Обещаю.

* * *

На восемнадцатый день рождения бабушка подарила мне старинную пишущую машинку. «Ундервуд» номер 4, черная с золотом, элегантная. Она стоила семьсот долларов. У меня уже был «Макбук» с «Майкрософт Вордом», но бабушка решила, что печатная машинка вдохновит меня (терпение и настойчивость, сказала она) писать более медленно и вдумчиво. Чтобы быть точной и слышать, как я думаю. Но я воспользовалась ею всего два раза, после чего с чувством вины вернулась к «Ворду». За пределами пишущей машинки мира не существовало; я должна была что-то печатать, но не всегда получалось. На компьютере мир проникал внутрь через тонны открытых вкладок в «Гугл Хром», хорошо это или плохо, а печатная машинка доживала остаток дней на моей книжной полке; она служила своеобразной подставкой для книг, декором.

Правда в том, что я богатая писательница, неуверенная в себе и томящаяся от скуки.

После окончания юридического факультета у моего деда обнаружился талант к покеру. На мой взгляд, это не тот навык, которым стоит восхищаться, независимо от того, как убедительно или терпеливо вы можете блефовать, да и в дальнейшем он проиграл гораздо больше денег, чем когда-либо выигрывал, но по иронии судьбы длительное пребывание моего деда за одним конкретным покерным столом привело к крепкой дружбе с пожилым мужчиной, сидевшим от него по левую руку. Результатом этой дружбы стали три здания в разном состоянии запустения, завещанные моему деду пожилым «хозяином трущоб» и ставшие впоследствии источником дохода для моей семьи. Моим источником дохода. Зарплаты отца в Нью-Йоркском университете, чеков бабушки за ТВ-сериалы и ее гонораров за мемуары, крохи от продаж студийного альбома моей матери (совершенно недооцененного) на сайте CDBaby.com, не хватало, чтобы прокормить нас.

– На всякий случай, говорить «хозяин трущоб» некорректно, – ехидно заметила я родителям после того, как они объяснили мне все это в студенческие годы: не потому, что это неэтично, а потому, что мне просто хотелось пристыдить их за что-нибудь.

– Тихо, тихо, здесь никого нет, а я больше нигде не стала бы так говорить, – сказала мама.

– Вообще-то так его называл твой дед, – добавил отец.

У старика не было ближайших родственников. Он отдалился от всех. Печальная история, но она обогатила нас. Моя семья стала домовладельцами – людьми, которых все ненавидят. Когда кто-то жалуется на рост стоимости аренды, я присоединяюсь к ним, надеясь, что никто не распознает волка в овечьей шкуре.

Некогда ветхие здания отремонтировали – не всегда хорошо, иногда даже незаконно – и сдали в аренду. После реконструкции ранее неблагополучные районы стали набирать популярность и в конечном итоге привлекли внимание крупных застройщиков, желавших снести ветхое семиэтажное здание, в котором я выросла, и превратить его в блестящий, гладкий небоскреб, пронзающий облака. Со спортзалом, бассейном, пентхаусом и швейцаром. К тому времени, когда застройщик удвоил и утроил сумму предложения, мой дедушка умер от инсульта; мы оплакивали его так, как полагается оплакивать человека, щедрого материально, но не духовно, – то есть с противоречивыми эмоциями, чувством вины, сдержанными и скромными похоронами: моя бабушка даже не плакала, – а потом родители взялись за дело, наняв для консультации команду юристов и бухгалтеров. Будучи гордыми артистическими натурами, они испытывали стыд при этом повороте к сомнительному капитализму, но также и облегчение.

Сделка по аренде земли была завершена пять лет назад. Застройщик платит нам семьдесят тысяч долларов в месяц за аренду участка, который они в итоге сровняют с землей и построят на нем здание. Через девяносто девять лет – девяносто девять лет – наша семья снова будет владеть зданием. («Через девяносто девять лет придет время наших внуков, а значит, мы просто обязаны оставить потомство», – пошутил Ной, а потом, вспомнив о моей ситуации, покраснел и быстро сменил тему.)

Два года назад здание, в котором я выросла, было полностью снесено. Мои родители переехали в речной городок в Уэстчестере, чтобы обосноваться в опустевшем гнезде, а мой брат предпочел университету переезд в Адскую кухню со своим лучшим другом, чтобы жить в нескольких минутах ходьбы от тех комнаток без окон, где он провел так много часов в ожидании очереди на прослушивание. Я же переехала на верхний этаж бабушкиного дома в Гринвич-Виллидж.

Бесплатная творческая резиденция в Нью-Йорке – и в итоге ни строчки.

Используй ее.

* * *

Во время смены в понедельник перебираю стопки книг в поисках тех, которые редактировала Розмари. Я хочу взять их в руки. В каждой сразу открываю «Благодарности». Зачитываю вслух, будто заклинания, все слова, которыми признательные авторы описывают ее: проницательная, вдумчивая, чудесная, бесценная.

– Извините, – сбоку возникает покупательница. – У кассы никого нет. Я хотела бы расплатиться.

Щеки пылают, я кладу книгу, которую редактировала Розмари, обратно на полку и следую за клиенткой к кассе.

– Люблю «Сложенные часы» ^[21], – говорю я. По сути, это дневник, хотя и тщательно продуманный – личный, медитативный, остроумный, мудрый.

Клиентка, женщина в золотистых атласных брюках, с пышной прической, рассеянно кивает.

– Да. Я большая поклонница Хайди Джулавиц.

Если б это было социально приемлемо и если б она не выглядела такой недовольной, я бы процитировала вслух отрывок со страницы 212, где Джулавиц размышляет о бывших своего партнера: «Я чувствовала кровную связь с этими женщинами; они расстались с ценным имуществом, и теперь оно перешло ко мне… И потому я чувствую родство и благодарность. А также любопытство».

Когда я недавно прочла эти строки, они задели меня за живое. Но, в отличие от меня, рассказчица не предпринимает никаких действий. Она лишь наблюдает и удивляется издалека.

Покупательница уходит, и я смотрю на экран телефона. Он забит уведомлениями из семейного чата.

Тридцать семь минут назад Ноа написал: «Первая рецензия на «Призраки» здесь!», приложив ссылку на статью в «Энтертейнмент Уикли». Игра Ноа описана как «убедительная», а сам сезон – как «душераздирающий и правдоподобный».

Тридцать пять минут назад мои родители разразились потоком восклицательных знаков и поздравлений. Теперь настала моя очередь присоединиться к ним, рассыпаясь в гордости; это приятно, даже успокаивающе, оказаться в потоке чужой радости. Я рада за него правда рада, но я не могу не задаться вопросом: когда в последний раз ливень поздравительных восклицательных знаков обрушивался на меня?