На чаше весов - Наталья Кочетова Страница 26

— Ты не умеешь играть в шахматы.

Вау. Он даже недовольство выказывает точно, как его отец. Взгляд исподлобья, поджатые губы, слегка сморщенный нос. Маленькая копия. Учитывая, что отец, насколько я успела понять, не слишком много времени уделяет сыну, странно, что он перенял у него так много манер. Хотя, вполне возможно они передаются генетически…

Искреннее разочарование мальчишки в том, что ему достался такой неумелый соперник, вызывает у меня улыбку.

— Да, пожалуй. Я не сильна в этом. — Согласно киваю. — Зато ты — просто мастер.

Лицо мальчика разглаживается. Комплимент срабатывает. Я спрашиваю, где он научился играть, и понимаю, что попала на благодатную почву. Мальчик оживляется и начинает рассказывать о своих занятиях в шахматном клубе. Потом рассказывает о школе, друзьях, о том, как ездил летом на Гавайи и плавал с дельфинами. Информация из него так и сыпется, и я размышляю, был ли и Вадим таким разговорчивым, если его расположить к себе, в детстве. Был ли он таким же щуплым и невысоким, или же с детства отличался силой и мужественностью.

Я спрашиваю мальчишку, занимается ли он спортом, и тот резко грустнеет. Понуро опускает плечи и огорченно протягивает:

— Нет. Мне пока нельзя. Мне недавно делали операцию на сердце. А так, я бы с удовольствием пошел на футбол.

Мальчик снова закрывается и опускает глаза, и я ругаю себя за неправильный вопрос.

— Я тебя понимаю. У меня тоже больное сердце. — Говорю, заглядывая мальчишке в глаза, и тот снова приободряется.

— Правда? И тебе тоже приходится есть эти ужасные брокколи и тофу?

— Угу. И в придачу гору таблеток. — Выразительно киваю и показываю на стол, где разложены мои лекарства.

— Фу-у. — Протягивает мальчик и встает с дивана. Идет к холодильнику, наливает в стакан яблочный сок из пакета и возвращается ко мне. — На вот. Сок полезный.

Протягивает мне стакан с видом взрослого заботливого родителя, и я смеюсь.

Мой смех прерывает звонок домофона.

— Это мама. — Говорит малыш и бросается к домофону.

Улыбка сползает с моего лица, я снова начинаю нервничать. Почему-то встреча с женщиной, подарившей Вадиму сына, и возможно бывшей его женой, меня слишком сильно волнует.

Через минуту дверь открывается и в квартиру входит женщина. Она мягко улыбается сыну, обнимает его, и переводит взгляд на меня. Я напрягаюсь, готовая увидеть пренебрежение, ревность, злость, или что-то в этом роде, но взгляд женщины не меняется, улыбка не сползает с ее лица. Она смотрит на меня приветливо и слегка озадачено. Я быстро встаю и выдавливаю «Здравствуйте», но женщина не успевает поздороваться в ответ. Мальчик дергает ее за рукав и начинает тараторить.

— Мам, мы с папой были на картингах. Я его обогнал, представляешь? Потом его вызвали на работу, но на следующей неделе он обещал повезти кататься на лошадях. Не на пони, так как ты только и разрешаешь, а на взрослой лошади. А это… познакомься это Агата. У нее тоже больное сердце. И она совсем не умеет играть в шахматы.

— Правда? — Отвечает бархатный голос.

— Ах, да и она бездомная. — Добавляет мальчишка и сует ноги в кроссовки.

— Бездомная? — Приподнимает брови женщина и окидывает меня озадаченным взглядом. — Ну что ты такое говоришь, Кирюш. Агата живет с твоим папой. Она не бездомная. — Женщина переводит на меня извиняющийся взгляд. — Простите.

— О, нет, что вы. — Тут же спохватываюсь я. — Мне действительно негде жить, и Вадим меня просто приютил на время. Ничего такого…

Взгляд женщины меняется на снисходительный с некоторой долей лукавства.

— Агата, вам не нужно оправдываться передо мной. Я не имею на Вадима никаких видов. Боже упаси. — Женщина вскидывает руки вверх, будто открещиваясь от того, что ей предлагают, и улыбается. — Я — Вероника, кстати.

Пожимаю протянутую руку и неловко улыбаюсь в ответ. Женщина смотрит на меня с такой теплотой во взгляде, что я теряюсь. Не так я себе представляла эту встречу, и не так в моем воображении выглядела жена Вадима, пусть и бывшая. Эта женщина, одетая в бежевое кашемировое пальто, светловолосая с красивыми вьющимися прядями, приятными чертами лица и милой улыбкой, просто лучится добротой. Жена Вадима не может выглядеть как… как фея. Вадим и эта женщина. Они — как добро и зло в человеческом обличье, что между ними могло быть общего?

— Если про сердце правда… — Отвлекает меня от размышлений Вероника, протягивая мне визитку. — Приходите в мою клинику, у меня есть хороший кардиолог, он наблюдает Кирилла вот уже шесть лет. Возможно, сможет помочь и вам.

— Э-э. Спасибо. Да. Хорошо. — Несколько опешив, принимаю из ее рук маленький клочок бумаги, скомкано прощаюсь и закрываю за гостями дверь.

Мысли в моей голове жужжат, как пчелы в улье, мне хочется так много задать вопросов. Как эта святая женщина могла быть женой Вадима, и была ли вообще? И почему он такой отвратный отец, бросил ребенка, с которым видится и так не слишком часто, с неизвестной теткой, а сам умчался куда-то? И почему на него никто за это не в обиде? И почему эта женщина так явно дала понять, что Вадим ей не нужен? Любила ли она его? А он ее?

Вопросов так много, но я, понятное дело, не задам их Вадиму. Просто потому что меня это не касается. Просто потому что он все равно не ответит.

Да и задать их у меня не представляется возможности. До конца дня Вадим так и не появляется дома. Я встречаю его только следующим утром. Когда выхожу из спальни, застаю его говорящим по телефону. На нем наполовину расстегнутая рубашка, пиджак валяется на полу. Выглядит он уставшим: под глазами залегли тени, белки глаз покраснели, как будто он не спал всю ночь.

Я прохожу к холодильнику, достаю бутылку воды и запиваю утренние лекарства.

Вадим заканчивает разговор и убирает телефон от лица. Бросает на меня взгляд.

— Воду следует экономить. — Хмуро цедит в мою сторону и расстегивает рубашку до конца. Стягивает ее и, бросив на пол, идет в сторону ванной. По пути подхватывает пульт и включает телевизор. — Все уже знают. — Бросает Вадим через плечо, а через секунду я слышу, как за ним захлопывается дверь в ванную.

Его замечание об экономии воды меня несколько разозлило, но, когда я перевожу взгляд на экран, вся моя злость сдувается, сменяясь негодованием. То, что показывают на экране, похоже на дурдом. Эдакая палата номер шесть в масштабах страны.

Кадр за кадром, в новостях показывают все более ужасные последствия эпидемии. Сегодня ночью исследовательский институт нейробиологии все-таки поведал миру о том, что Калидус не останавливается на поражении затылочной коры. Он идет дальше, поражая височную долю, и никто не может спрогнозировать наверняка, что ждет зараженный организм после. Паника, отступившая в связи с новостями о скором восстановлении затылочной доли, сегодня хлынула с новой силой.

На экране мелькают кадры из переполненных больниц, площадей, собравших толпы митингующих, с которыми не справляется полиция. Разбитые, разворованные магазины. Угнанные цистерны с водой и убитые водители. ДТП. Драки. Разбой. Убийства. Слезы. Крики. Призывы сохранять спокойствие. Паника. Паника. Паника.