Гадание при свечах - Анна Берсенева Страница 26

– Бабушка, ну невозможно же здесь! – чуть не плакала Марина.

– Я тут жизнь прожила, – отвечала та. – Где ж мне смерти ждать?

Марина приходила в отчаяние.

– Да жить-то можно было, но ведь ухаживать по-человечески здесь невозможно! – восклицала она. – Холодно, сыро, воду пока вскипятишь… А у меня тебе спокойно было бы, хорошо, – уговаривала она. – Ну пойдем ко мне, если уж в больницу не хочешь!

– Не проси, Маринка, – отвечала бабушка. – В тягость тебе – не ходи, а отсюда я не пойду.

Взламывая очередную ампулу морфия, Марина только вздыхала. О том, чтобы не ходить, она не думала, но как же нелегко было поддерживать здесь чистоту и тепло! Все это отнимало много сил, и у нее почти не оставалось времени думать о том, что уходит из жизни последний родной человек…

Но стоило ей зайти за чем-нибудь домой, эти мысли подступали к ней неотвратимо, пугающе. И Марина сама старалась поскорее собрать все необходимое и уйти, убежать из чистого и пустого дома к умирающей бабушке – убежать от страха перед будущим…

Она быстро шла по тропинке к стоящему в конце улицы бабушкиному дому.

– Маришечка! – услышала она.

Евдокия, бабушкина соседка, спешила к ней от своей калитки, торопливо вытирая руки о передник.

– Ну, чего? – сочувственно спросила она, и Марина поморщилась от неприкрытой фальшивости ее сочувствия. – Все никак не отойдет?

– Куда это она спешить должна? – спросила Марина, отворачиваясь от любопытных Авдотьиных глаз.

– Ну да, ну да, – закивала та. – Туда, известно, спешить незачем. А все ж таки… Уж ежели с больницы ее вернули… Тоже б за жизнь ей держаться ни к чему. Ты, Маришечка, – вдруг зашептала Авдотья, – поостереглась бы, ей-богу!

– Бросьте глупости говорить, тетя Евдокия, – поморщилась Марина. – Пройти дайте, спешу.

– Нешто это глупости? – Авдотьин шепот стал еще более торопливым, горячим; Марина отодвинулась от брызжущих слюной губ. – Это все знают: когда такие, как бабка Игнатьевна, помирают, родным-то ихним поосторожней надо быть! Вон в Вопь-озере было: старик такой же вот умирал. Уж как все береглися, как следили – а за внучком, за малым ребеночком, не углядели! Никого в избе не было, а дед, который помирал-то, и попроси его: возьми у меня, дескать, внучек, веник. Малый и взял, отчего ж не взять у дедушки, раз просит. Ну вот, дед помер, а с дитеночком-то что началось! Ночью не спит, все эти его тревожат, так к нему и подступают… Слава богу, вовремя матери про веник про этот рассказал, отчитали его в церкви. А то бы… Ты гляди, Мариночка: ничего у бабки из рук не бери! Зачем тебе эти дела у ней принимать?..

Марина так устала за две недели, которые бабушка провела дома после больницы, что торопливая Авдотьина болтовня совсем вывела ее из себя.

– Хватит! – зло сказала она. – Всю жизнь глупости эти слышу, дайте вы ей хоть умереть спокойно!

– Так ведь не может она – спокойно, сама же видишь! – тут же подхватила Евдокия. – Оно бы досточку из крыши выломать над ней, говорят, им от этого легче помереть…

– Пустите, тетя Евдокия, – сказала Марина. – Не о чем вам больше подумать, мне бы ваши заботы! Ну что вы лезете в нашу жизнь, что вам неймется?

– А как же! – всплеснула руками Авдотья. – А кто ж тебя, сироту, теперь уберегет? Ты девка молодая, глупая, а Леонид Андреич – покойник, царство ему небесное! Некому остеречь…

– Сама как-нибудь, – сказала Марина, решительно обходя Авдотью. – Вы идите себе, куда шли, тетя Евдокия.

– Авдотья пугала? – спросила бабушка, едва Марина вошла в комнату.

Марина не спрашивала, откуда она об этом знает: давно поняла, что бабушка если говорит – никогда не ошибается.

– Делать ей нечего, – сказала она. – Давай укол тебе сделаю. Что за люди, ей-богу!

– Обыкновенные люди. – Бабушкины губы раздвинулись в слабой улыбке. – Завистные, одни больше, другие меньше. А ты вниманья не обращай, верней всего убережешься.

– Я и не обращаю, – ответила Марина, нащупывая пальцем вену.

– Я бы и рада тебе что передать, – тихо говорила бабушка, глядя, как игла медленно входит в тело. – Да ведь больше, чем богом дано, не передашь. Пустые люди только думают, будто это из рук в руки можно сунуть. Леониду пожить бы еще, рано мы тебя одну оставляем, ничего ты еще не понимаешь…

Марина смотрела, как медленно, словно с трудом, катится по бабушкиной щеке слеза, и неотвратимая, неотступная тоска сжимала ей сердце.

Воспоминание об этой тоске было мучительным и сейчас, спустя пять лет.

«Нечего мне ждать, – подумала Марина, подбивая большую подушку в кипенно-белой наволочке. – Нечего ждать от людей, и все я правильно сделала…»