Гуд бай, стервоза! - Джо Шрайбер Страница 25

Каковы обязательства образованного человека?

Йельский университет

Вопль, донесшийся с противоположной стороны помещения, был вообще ни на что не похож; я никогда не слышал ничего подобного. Наверное, потому, что на самом деле в один звук слились рык и крик — звериный и человеческий. Когда Морозов услышал это, он бросил нож и одновременно с этим отпустил мою руку. Затем вскочил на ноги, задев локтем и опрокинув бутылку. Водка залила клавиатуру компьютера и полилась вниз по проводам.

Я обернулся. Прямо на меня несся мужик с огромной кровавой раной на предплечии. Рана была такой глубокой, что был виден плечевой сустав. Следом за ним тоже бежали люди; они разбегались во всех направлениях. Послышался звук ломающейся мебели. Лампа от Тиффани раскачивалась из стороны в сторону с глухим скрипом.

И тут я увидел медведя.

Он выбрался из ямы и несся по комнате, волоча за собой цепи и круша все — и мебель, и людей — на своем пути. Казалось, никто не может найти выход. Я увидел, как один человек вытащил пистолет и попытался выстрелить, но медведь бросился на него и повалил на пол, наступив лапой прямо на лицо. Зазвучали хлопающие звуки пистолетных выстрелов, очень громкие в замкнутом пространстве; крики стрелявшего становились все тише и слабее, пока не смолкли совсем.

Медведь поднялся; он был весь в крови, его рык перекрыл все звуки. На другом конце комнаты какой-то мужик вылез из-под стойки бара и направил на медведя ружье. Послышалась стрельба. Над моей головой в стене появилась полоска от пуль, не попавших в цель. Медведь развернулся и атаковал; я услышал, как посыпалось стекло.

И тогда я со всех ног бросился к двери.

— Ты мертва, — сказал я.

Гоби не отвечала. Мы сидели в баре на Ван Брант-стрит в шести кварталах от красного кирпичного здания. Была половина второго ночи, но бар был все еще полон. Люди разных возрастов, кто в городских нарядах, кто в камуфляже, кто в брюках с заниженной талией, а кто в одежде портовых грузчиков. Среди них было несколько манхэттенцев с потерянным видом. Все сидели на диванчиках и на стульях за столами в дальней части зала. Казалось, никто не обращал внимания на парня в смокинге и темноволосую девушку в вечернем платье, сидящих за угловым столиком, на котором стояла и тихо мерцала красная свеча.

— Ты слышала, что я только что сказал? — спросил я.

— Молчи.

Гоби расправила на столе листы бумаги, заляпанные кровью, которые я принес от Морозова, и принялась сосредоточенно изучать, что на них написано.

— Морозов сказал, что ты умерла три года назад. Сказал, что кто-то перерезал тебе горло. Вот почему тот старик наложил в штаны, когда ты сказала ему, как тебя зовут. Так? Для него ты была привидением.

— Говори тише.

— Что вообще происходит?

Гоби глубоко вздохнула и, оторвавшись от бумаг, посмотрела на меня.

— Да какое это имеет значение?

— Что-что?

— Все, что тебе нужно, это пережить сегодняшнюю ночь. Избавиться от меня и больше никогда меня не видеть. Какое тебе дело, кто я такая на самом деле?

— Да я… — Я понятия не имел, что сказать.

— Поверь мне, Перри, чем меньше ты будешь знать обо мне, тем лучше.

— Ага, — заметил я. — Раньше я тоже так думал. Но теперь все представляется мне несколько иначе, и я считаю, что знание — это сила.

— Что ж, ты ошибаешься.

— А что на самом деле случилось с Гобией Закзаускас?

— Ты на нее смотришь.

— Я не верю в привидения, — сказал я, пораженный тем, сколько сил мне потребовалось, чтобы произнести это. Даже после всего, через что мы прошли, я отчасти был готов к тому, что она сделает вид, будто я — сумасшедший, или даже рассмеется мне в лицо.

Но она не сделала ни того ни другого. Вместо этого она потянулась через стол, взяла меня за руку и приложила мою ладонь к своей шее, прямо к шраму, так что я даже почувствовал ее пульс. Кожа ее была нежной и теплой, почти горячей. Я чувствовал, как кровь бежит у нее по венам, и чувствовал ее взгляд — глаза в глаза. Она смотрела на меня так, словно видела во мне то, что я сам не видел и не увижу еще очень долго.

— Ну что, я похожа на привидение?

— Зачем ты это делаешь?

— Делаю что?

Я отдернул свою руку:

— На нас никто не смотрит, тебе не нужно разыгрывать весь этот спектакль.

— А в чем дело, Перри? Тебе не нравится прикасаться ко мне?

Я закатил глаза.

— Сделай паузу.

— Признай, это все часть твоей фантазии.

— Что?

Она достала тюбик красной помады и медленно провела ею по губам.

— Просто признай, что с того самого момента, как ты узнал, что с тобой под одной крышей будет жить студентка из другой страны, ты принялся мечтать о девушке в чулках, которая соблазнила бы тебя, показала бы то, чего ты никогда раньше не знал, а потом покинула бы тебя, шепнув на прощание: «Au revoir, Перри»… Даже если бы она не была француженкой.

— Ага, только тебе больше подошла бы фраза «Hasta la vista, детка».

— Но ведь все так, да?

— Нет.

— Тогда скажи мне правду, — потребовала она.

— Правду? Правда в том, что на данный момент моя жизнь — то, как я ее себе представляю, — в принципе закончена. Я соучастник трех убийств. Мне бы сейчас следовало обратиться в полицию, броситься им в ноги и сдаться на милость суда. Возможно, я смогу получить диплом в тюрьме. Многие получают высшее образование даже там. Уверен, у них есть специальная программа для таких, как я.

— Перри.

— Мой отец, как адвокат защиты, мог бы постоять за меня. Если я честно во всем сознаюсь…

— Перри.

— Что?

— Я же просила тебя говорить потише.

— А собственно почему? — спросил я еще громче. — Что ты будешь делать, пристрелишь меня?

Люди, сидевшие по близости, принялись оборачиваться.

— Может, ты собираешься…

Бум! Ее кулак врезался мне в челюсть. Мир разлетелся на тысячу осколков внутри моего черепа, я отлетел назад, потерял равновесие, качнулся вперед и споткнулся о стул.

— Ах ты, скотина!

Гоби схватила меня за грудки, развернула и толкнула изо всех сил прямо на полку с керамической посудой. Маленькие чайнички и чашечки посыпались на пол к моим ногам. Компания на ближайшем диване оставила свои напитки, вскочила на ноги, доставая свои мобильные телефоны то ли чтобы позвонить в полицию, то ли чтобы заснять нас.