Месть графа - Барбара Картленд Страница 25

Она была уверена, что родственники любят Чарльза и очень гордятся его отменной храбростью, проявленной на войне, но при этом не сомневалась в том, что они будут крайне расстроены, узнав, что его свадьба не состоится.

А ему будет очень нелегко объяснить, почему он вдруг передумал жениться.

Угадав, о чем она думает, Чарльз сухо сказал:

– Перестаньте волноваться! В последний момент обязательно случится что-нибудь такое, отчего все пройдет легче, чем вы думаете. Мне всегда везет.

– Я буду держать пальцы скрещенными…

Они въехали на Пикадилли.

В эту самую минуту прямо перед ними с тротуара сошла женщина, чтобы перейти на другую сторону улицы, и толкала перед собой коляску с маленьким ребенком.

На руках она несла другого малыша.

Едва она успела дойти до середины дороги, как из-за угла вывернул фаэтон, запряженный тройкой лошадей, и помчался прямо на нее.

Экипажем управлял молодой щеголь, который гнал лошадей слишком быстро, пренебрегая всеми правилами безопасности.

Женщина, видя его приближение, попыталась ускорить шаг, чтобы успеть уйти с дороги, но одно колесо ее коляски неожиданно наехало на валявшийся на дороге камень.

Коляска накренилась, и ребенок выпал на брусчатку.

Только чудом фаэтон не задел его.

Женщина едва не лишилась чувств, когда колеса экипажа прогрохотали в дюйме от головы малыша.

Чарльз натянул поводья, останавливая лошадей, но, прежде чем он успел вымолвить хотя бы слово, Рания спрыгнула на землю и побежала к ребенку.

Малыш заливался слезами, когда она подхватила его на руки и нежно заговорила с ним:

– Все в порядке, ты в полной безопасности, и с тобой ничего не случилось.

Его мать не выпускала из рук второго мальчика, прижимая его к груди так сильно, что он тоже заплакал.

Чарльз велел своему груму отвезти коляску на тротуар, поскольку в любую минуту на дороге мог показаться очередной экипаж.

Малыши все еще плакали, и Рания обратилась к их матери:

– Хотите, я подержу малыша, пока вы не успокоите другого?

Но женщина, казалось, не могла вымолвить ни слова и, лишь молча кивнув, отдала Рании одного из детей и взяла на руки второго мальчика.

– Давайте перейдем на тротуар, – предложила Рания. – Там нам будет спокойнее.

Грум уже убрал с дороги коляску.

Мать с ребенком на руках тоже двинулась на тротуар, и Рания последовала ее примеру.

Она не сводила глаз с ребенка, которого несла.

Глядя на нее, Чарльз вдруг понял, что она похожа на Мадонну с младенцем.

Он был уверен, хотя и не мог этого видеть, что в глазах ее светится доброта и нежность, а на губах играет легкая улыбка, когда она смотрит на маленького мальчика у себя на руках.

Неожиданно у него мелькнула мысль, что именно этого он хотел бы от своей будущей супруги, которая родит ему сыновей, – чтобы она любила детей и берегла их, потому что они являлись бы плодом его любви к ней.

Мать опустила маленького мальчика на тротуар, и он перестал плакать, рассматривая царапины на коленках.

Рания поравнялась с фаэтоном, и Чарльз окликнул ее:

– Спросите у этой женщины, куда она шла.

Рания передала его вопрос женщине.

– Мы шли в лечебницу, – отозвалась та. – У ребенка болит глазик, и нас ждет доктор.

– И поэтому вы так спешили?

Женщина кивнула:

– Если мы опоздаем, врач начнет принимать других пациентов, и тогда нам придется занимать очередь заново.

Она повторила Чарльзу то, что сказала женщина.

В ответ он улыбнулся:

– В таком случае мы отвезем их в больницу. Нам придется потесниться, но я уверен, что мы как-нибудь поместимся.

Рания помогла женщине с ребенком на руках подняться в фаэтон и усадила ее рядом с Чарльзом.

Сама же она села напротив, держа на коленях второго мальчугана. Теперь, оказавшись в фаэтоне, тот перестал хныкать и жаловаться на исцарапанные коленки.

Когда Чарльз тронул экипаж с места, малыш вдруг выпалил:

– Большие лошадки, Джимми любит больших лошадок!

– Это правда, – подтвердила его мать. – Он сходит с ума по лошадям с тех самых пор, как научился ходить.

– Когда подрастешь, то сможешь прокатиться верхом на большом коне, – сказала мальчику Рания. – Но сначала тебе придется научиться разговаривать с ним.

– Разговаривать с ним? А разве конь умеет говорить? – озадачился Джимми.

– Он потрется об тебя носом, что будет означать, что он тебя понял. Если ты станешь разговаривать с ним и гладить его по шее перед тем, как сесть на него, он научится понимать, чего ты от него хочешь, и будет любить тебя так же, как и ты полюбишь его.

Джимми обдумал ее слова.

– Я так и сделаю, мисс, – неуверенно проговорил он наконец.

– Не забывай о том, что я сказала тебе, потому что это очень важно. Когда я разговариваю со своей лошадью, которую зовут Стрекоза, она понимает все, что я говорю ей.

– Я буду разговаривать со своим конем и назову его своим именем – Джимми.

– Отличная мысль!

Слушая ее, Чарльз отметил, что она ведет себя совсем не так, как любая из тех женщин, с кем он был знаком ранее, а ведь он возил с собой очень многих.

Он не сомневался, что, произойди на дороге несчастный случай, они сначала старательно отводили бы глаза, а потом стали бы умолять его уехать как можно скорее.

Это было в духе Рании – навязать ему общество какой-то женщины и двоих ее детей, которых он никогда раньше не видел и вряд ли увидит когда-нибудь еще.

Тем не менее, задумавшись об этом, он вспомнил, что именно так всегда поступала его мать, потому что ей было невыносимо видеть чьи-либо страдания. Она знала, что должна помочь, как бы трудно это ни было.

Им не понадобилось много времени, чтобы доехать до больницы, находившейся в районе Оксфорд-стрит.

– Где вы живете? – спросил Чарльз у женщины.

– Недалеко от реки, сэр.

– Значит, вам предстоит долгий путь обратно, да еще с двумя детьми.

– Ничего, как-нибудь дойдем, сэр.

– Раз Джимми ушиб коленку, полагаю, вам следует взять фиакр, чтобы он отвез вас домой.

Женщина не ответила, и он понял, что она думает о том, что фиакр они не могут себе позволить.

Чарльз натянул поводья, останавливая лошадей напротив больницы, и, прежде чем женщина успела сойти, вложил ей в ладонь три гинеи.