Кто ищет, тот найдет - Людмила Ржевская Страница 25

Азэми посмотрела на меня:

– А ты знаешь, ведь американцы хотели сбросить свои атомные бомбы и на Киото. Но передумали. Слишком много здесь храмов буддистов и синтоистов, их боги, скорее всего, и помогли уцелеть Киото от такого варварства. Ненавижу янки! – закончила она свой рассказ об истории города и храмов.

Остальные дни недели также были посвящены поездкам по городам Японии. В моей голове уже была каша от всего услышанного и увиденного. И я попросил Азэми:

– Давай воскресенье проведем с тобой вдвоем в домике твоего деда. Если честно, то я от этих поездок очень устал. Я хочу побыть только с тобой, мне надоели эти бесконечные толпы людей, поезда, туристы и прочая беготня.

– Хорошо, – ответила Азэми, – проведем день на природе и насладимся друг другом.

И мы вернулись в домик ее деда. Боже, как же там было хорошо!

– Но кто присматривает за твоим домиком, пока тебя нет здесь?

– Никто. Птицы питаются рыбой и тем, что падает с деревьев, а рыбы – тем, что водится в пруду, деревья растут сами по себе, цветы тоже, а все это изредка прополоть и подправить приезжает сюда старый друг отца. Ему тоже нравится здесь бывать. Вот он и занимается моим небольшим хозяйством. Да и я обязательно приезжаю сюда минимум два раза в год, чтобы не забывать своих корней. А теперь займемся созерцанием всего того, что видим сейчас перед собой. Посидим и помолчим, смотри на небо, на птиц, на деревья. Запомни их, память о родном доме очень помогает на чужбине. Можешь считать, что этот дом теперь и твой. Мы еще вернемся с тобой сюда перед нашей дальней дорогой.

Она уже тогда спланировала наш с нею побег от всех и от всего.

В понедельник Азэми привезла меня на базу, где шла подготовка разведчиков для японского государства. Нас там уже ждали. Японец в военной форме, но без всяких знаков отличия, заговорил с Азэми, я очень плохо понимал японский, но два месяца занятий языком все же дали свои результаты, я смог разобрать только то, что Азэми будет моей подготовкой заниматься сама. Нас привели в обычную казарму и выделили две комнаты. Одну комнату для меня, вторую для Азэми.

– Мы что, будем жить отдельно? – спросил я у своей японки.

– Да, – ответила она, – здесь такие правила. Учитель не может жить вместе с учеником. А с сегодняшнего дня ты мой ученик. Распорядок дня я напишу тебе на русском языке. Но японским языком мы будем заниматься с тобой каждый день. Работать нам с тобой предстоит с семи часов утра и до девяти вечера, час на все остальные процедуры и в двадцать два часа отбой.

– И мы не будем с тобой видеться?

– Мы будем видеться с тобой четырнадцать часов в сутки!

– Я имел в виду другое.

– А про «другое» забудь. У тебя не будет сил ни на что больше, кроме учебы. Ты должен уметь делать все, что умею я, а потому пощады от меня не будет. А сейчас идем, я покажу тебе весь полигон, все тренировочные залы, все учебные классы. Здесь можно заблудиться, наш полигон занимает десятки гектаров земли, и в нем находится пятьдесят учебных классов, четыре спортивных площадки, два стрельбища, обсерватория и еще кое-что очень секретное. Так что браслет не снимай даже ночью. И вместо полицейских здесь к тебе на помощь буду приходить я. Видишь вот эти машины с ручным управлением на двух человек – на них мы будем ездить на занятия. Ходить пешком слишком долго, время надо ценить. Садись за управление, и поехали.

Мы рассматривали все хозяйство японской разведки три часа и успели посмотреть только половину всего того, что там было.

– Уже обед, едем в столовую, правило такое: не успел поесть – оставайся голодным, ради тебя стол накрывать никто не будет. Сейчас покажу наши места за столом, на чужие места садиться нельзя. Это наказуемо. Твое место за столом 133, мое 134, запомни. И всегда старайся все очень хорошо запоминать и помнить, память для разведчика очень важна. После обеда мы на два часа отправляемся на стрельбище, покажешь, как ты стреляешь из разных видов оружия, а потом занятия языком. И – чтоб ты знал: здесь везде стоят камеры, вольности неприемлемы. Мы с тобой теперь только учитель и ученик. Уясни это очень хорошо на время, пока мы здесь, я думаю, ты отлично понимаешь, где мы находимся, мне проблемы не нужны. А тебе тем более, ты новичок. Тебе ничего не простят.

И начались ежедневные тренировки: подъем в шесть часов утра, зарядка на улице, обливание холодной водой, потом бег на пять километров, снова обливание холодной водой, затем душ и завтрак в восемь утра.

После завтрака стрельбище, уроки географии, истории разных стран, экономики, информатики, астрономии, радиотехники, политики и даже по искусству. После шестнадцати часов по три часа в день я занимался с Азэми японским языком.

Через месяц таких занятий я похудел, осунулся и стал похож на мужчину из балета. И на моем лице редко стала появляться улыбка, а меня заставляли улыбаться все время. А я все чаще стал думать: «Куда же я влип, и что будет дальше?». Я уже хорошо писал, читал и сносно говорил на японском языке. У меня в комнате не было ничего, кроме шкафа, тумбочки и стола. Интернет был запрещен, связываться с внешним миром запрещалось категорически. И пришел день, когда Азэми позвала меня и сказала: «Идем, теперь я покажу тебе еще кое-что, успехи у тебя по всем предметам хорошие, но есть то, чему здесь учат не каждого. Я тебя научу тому, о чем никто и никогда не должен будет знать, особенно наши враги». Азэми привела меня в тайную комнату, где все полки были заставлены бутылочками и обувью. В одном ряду стояли склянки с японскими названиями. Но на каждой баночке было написано «смертельный яд», а дальше шло название яда. В другом ряду стояла обувь, на первый взгляд вроде бы обычная, на самом деле – обувь-убийца. На подошве туфель было не менее пятидесяти мельчайших дырочек, которые без лупы и не увидишь. Покрыта подошва туфли тонкой деревянной пластиной, а под этой пластиной три резиновых прокладки. В дырочки подошвы туфли вставлялись малюсенькие иголочки, наполненные ядом, в каждой иголочке свой яд. Но нужно научиться управлять этими иголочками пальцами ноги и пяткой так, чтобы именно нужная иголочка, а не все сразу, выскочила и уколола жертву. Мне казалось, что я никогда не смогу осилить это искусство незаметного убийства человека или животного. Но это было еще не все, я должен был учиться подпрыгивать в высоту на месте более чем на полметра и быстро вертеться вокруг себя на одной ноге с вытянутой почти в шпагат другой ногой, как это делают фигуристы на льду, и правильно носочками нажимать на нужную иголочку. Я должен был это проделывать где угодно: на льду, на траве, на песке, на бетоне, на деревянном полу. Я падал, я не умел, у меня все тело было в синяках, а Азэми ласково говорила: «У тебя получится, у тебя должно получиться, ради нас с тобою ты должен, должен, понимаешь, должен владеть искусством боя моего деда, это все придумал он, об этом искусстве боя знает всего несколько человек, а ты обязан его постичь, если хочешь остаться со мною!». Проще всего была учеба с перчатками, они были такими тонкими, что лопались при не очень сильном нажатии на них. Оказывается, в кончики пальчиков перчаток добавлялся отравленный гель, который после снятия этих перчаток с рук просто улетучивался. И нужно было научиться пользоваться ими так, чтобы этот гель не попал на твое собственное тело или руки, для этого была сделана в перчатке одна тоненькая предохранительная полоска между пальцем и гелем. И однажды я взмолился: