Незнакомый муж - Барбара Ханней Страница 25

– Отлично приготовлено, – оценил он с теплой улыбкой, потянувшись за еще одним бутербродом. – Всегда нравилось, когда ты это готовила.

Она не ожидала, что будет так польщена.

– Знаю. – Она вздохнула, осознав, что сказала.

Макс нахмурился и пристально посмотрел на нее:

– Ты вспомнила? – тихо удивился он.

Кэрри тоже нахмурилась:

– Я не знаю. Нет, не думаю. Бутерброды просто показались мне неплохой идеей. Но это странно. Как только ты сказал, что любишь их, я была совершенно уверена, что всегда знала об этом. Все дело в том, как намазать их маслом.

– Да.

Они смотрели друг на друга через стол.

– Помнишь еще что-нибудь? – вежливо спросил Макс.

Кэрри было трудно сосредоточиться, попав под изучающий взгляд его синих глаз.

– Нет, не думаю. Но может, дело в другом. Я даже не знала, что вспомнила о бутербродах.

– Давай попробуем, – настойчиво попросил он напряженным голосом. – Когда твой день рождения?

– Ну, об этом я уже знаю. Четвертого мая.

– А мой?

Кэрри открыла рот, надеясь, что вот так же просто назовет дату. Но попытка выловить хоть что-то в забытом прошлом вновь оказалась неудачной. Она словно пробиралась по не застывшему бетону.

– Извини, – сказала она. – Понятия не имею.

– Годовщина нашей свадьбы?

– Ты говорил, наш медовый месяц был в мае, так что, могу предположить, свадьба была тогда же, когда и мой день рождения.

– Довольно логично. – Он пожал плечами: – Думаю, не стоит торопить события.

– Ты хочешь, чтобы я быстрее все вспомнила, Макс?

Ему понадобилось время, чтобы ответить, и он ответил с загадочной улыбкой:

– Это некорректный вопрос.

– Ну, я не заставляю тебя отвечать.

Она предположила, что он думает об их проблемах, какие бы они там ни были. Мысль угнетала. Сейчас уже трудно поверить, что у них могло быть что-то не так.

Взяв чайник, она переменила тему:

– Хочешь еще чаю?

В конце ланча Макс заявил, что отправляется в дальний конец поместья ремонтировать насос на водяной мельнице.

– Работа кропотливая, – пояснил он. – Мне будет помогать Барни, но это может занять весь день до вечера.

Кэрри вышла из кухни.

– Если ты надолго, давай поцелуемся на прощание.

Он остановился в дверях с суровым выражением на лице. Кэрри решила, что муж собирается отказаться от столь заманчивого предложения. Но его глаза потеплели, выдавая его пытку сдержать улыбку.

– Ах ты, шалунья, – пробормотал он, притянул ее за талию к себе, приподняв, чтобы их губы оказались на одном уровне. Теперь, когда они смотрели друг другу в глаза, сказал: – Ну, Кэрри, поцелуй меня.

После прошедшей ночи она не удивилась, что ее будто ножом прорезало внутри. Макс не двигался с места. Просто стоял неподвижно, в то время, как ее сердце стучало так, что билось о ребра, а лицо запылало. Она, едва дыша, слегка приподняла подбородок. Теперь совсем рядом с его губами вдруг подумала: а не чмокнуть ли его просто в щеку? Но мысль умерла так же быстро, как и родилась. Соблазн почувствовать его на вкус оказался слишком великим.

Еще немного, и ее губы дотронулись до его. Она почувствовала первый сладкий контакт, его напряжение, услышала, как он произнес ее имя, почти беззвучным шепотом. И тут она просто впилась в его нижнюю губу, наслаждаясь ее мягкостью, так контрастировавшей с мускулистой твердостью тела.

Когда она дотронулась до верхней губы, он издал стон, который, казалось, исходил из самой глубины его души. Сердце забилось еще сильнее. Она прижалась к его бедрам. Потом он целовал ее, медленно и неторопливо, с полной отдачей, наслаждаясь каждым мгновением.

– Ты здесь, Макс?

В забытьи Кэрри повернулась и увидела на задней лестнице Барни, тот, покраснев и выпучив глаза, смотрел на них.

– О, черт! Прости, босс. – И бедняжка так быстро развернулся, что едва не свалился со ступеней.

– Я сейчас тебя догоню, Барни! – прокричал Макс ему вслед.

Теперь он держал Кэрри за руки и смотрел на нее сверкающими синими глазами под полуприкрытыми веками.

– Я получу нагоняй, – пробормотал он.

– Прости, – прошептала она в ответ.

– Не за что. – Он улыбнулся, на лице появилось выражение приглушенного удовольствия. – Поймаю тебя позже.

Захлопнув за собой дверь, он побежал вниз, догоняя Барни.

Кэрри оперлась на дверной косяк, перевела дыхание, улыбнулась и прикоснулась к губам, вспоминая соблазнительный момент, когда ее губы прикоснулись к губам мужа. То первое прикосновение было легким, как пух, но сила его могла сравниться, пожалуй, с силой землетрясения.

Она все еще ощущала поцелуй на губах, собирая посуду с обеденного стола и складывая ее в посудомоечную машину.

Вдали послышался шум заводившейся машины. Макс и Барни уехали ремонтировать насос на водяной мельнице. Она подумала, чем бы заняться после обеда, и решила, набравшись смелости, заняться тем, что она так старательно откладывала.

В окна спальни лился послеполуденный солнечный свет, отражаясь от пола, на который опустилась Кэрри, чтобы открыть чемодан, привезенный из Вайтхорс-Крик. Как ни странно, она сильно нервничала, открывая замок и оглядывала сложенную одежду. Неужели это ее вещи?

Как она и предполагала, там были синие джинсы, несколько футболок с длинными рукавами, бывшие de rigueur ^[1] для женщин в буше. Но там была и другая одежда – летняя и зимняя. И платья. Довольно милые – на бретельках, темно-зеленое, белое, гламурное, с открытыми плечами и божественное маленькое черное с серебряной отделкой по короткому подолу.

Кэрри стояла перед зеркалом, прикидывая платье на себя и удивляясь, почему носила такие вещи. Неужели ее жизнь в буше была намного оживленнее и разнообразнее, чем она представляла? Или собиралась переехать в город, когда отвезла эти вещи в Вайтхорс-Крик?

Если так, то почему?

Неужели она хотела уйти от Макса?

От этой мысли ее затрясло. Неужели их отношения дошли до этой точки?

Ослабев от такой догадки, Кэрри принялась яростно разгружать чемодан. Повесила платья на плечики в гардероб, уложила в шкаф джинсы и футболки, открыла сумку с разными туалетными принадлежностями, парой книг в мягких обложках, флаконом духов и мешочка с драгоценностями.

На дне чемодана она обнаружила две пары тщательно завернутых и довольно модных туфель на высоких каблуках. Одна пара серебряная, другая – черная. И теперь на дне оставался один небольшой сверток в белой папиросной бумаге.