Парижский поцелуй - Барбара Картленд Страница 25

— Нет, конечно, — улыбнулся он.

Она опустила глаза и пододвинулась на край стула:

— Спасибо, что были так добры ко мне.

— Я — добр? А я счел себя эгоистом, — проговорил он грустно. — Я тоже иногда чувствую себя одиноким.

— Вы чувствуете себя одиноким? — удивилась Шина. — Это невозможно.

— Нет, правда. Днем я забочусь о других. Я не жалуюсь. Это моя работа. Но сегодня вечером вы позволили мне быть эгоистом. Я говорил о себе. А теперь ваша очередь.

— Я должна идти.

— Но это несправедливо. В беседе всегда принимают участие два человека.

— Что я могу рассказать? — спросила Шина. — Моя жизнь очень скучна, бедна событиями.

— Но все же есть в этом мире любимое вами место, ваш дом, например?

— Да, дом, где я провела детство.

Шина вспомнила маленький домик на утесах, волны, набегающие на морской берег. Что страшного в том, если она расскажет о своих детских воспоминаниях об Ирландии.

Шина не видела, каким выразительным было ее лицо, когда она говорила. Она рассказала, как утонули отец и мать и она несколько лет провела в домике на утесах со старой француженкой Мари, служанкой ее матери.

— Ирландия — удивительно зеленая, — рассказывала Шина. — Я ощущаю до сих пор особый запах после дождя, сильный и сладкий запах моря, слышу крики чаек, кружащих над утесами. Для вас самое чудесное место в мире — Марипоза, а для меня — Ирландия.

— Вы все еще называете это место Ирландией? — спросил Люсьен.

— Да, конечно! — вскричала Шина. — Я ненавижу название Эйре, и дядя Патрик всегда говорил… — Тут она остановилась. Ну почему, почему она опять проговорилась про дядю Патрика?

— Так что говорил дядя Патрик? — допытывался Люсьен.

— Это было так давно, я была ребенком. Он иногда приезжал к нам, и я хорошо помню его фразу: «Ирландцем я был, ирландцем и останусь, и мне плевать, как всякие политиканы называют мою родину».

Люсьен рассмеялся:

— Это звучит как «ирландцы, объединяйтесь». Сдается мне, что ваш дядя был из тех оригиналов, которые, приходя домой, говорят: «Что мне до правительства. Я сам себе голова».

Шина рассмеялась. Она уже больше не боялась Мансфильда. Наверное, потому, что он так отозвался о дяде Патрике. А может быть, потому, что лежал у ее ног, с таким увлечением рассказывая ей о Марипозе. Сейчас она не чувствовала скованности, находясь рядом с ним. И глаза его не были такими пугающими.

— Я догадывался, что вы были единственным ребенком.

— Что вы имеете в виду?

— Я тоже рос один, — сказал он. — И у нас есть поэтому что-то общее. Мне, например, приходилось изобретать себе приятелей, потому что не с кем было играть.

Шина подалась вперед:

— Вы придумали себе другого ребенка для игр и захватывающих приключений?

— Да, конечно! — ответил Люсьен. — Этот мальчик был чуть старше, но чрезвычайно храбр и жесток. Его звали Рупертон.

— А у меня была маленькая девочка, которая умела делать то, чего я не могла! — воскликнула Шина. — Она могла летать, плавать под водой очень долго, петь, как ангел, говорить с гномами.

— Интересно, что с ними теперь? — усмехнулся Люсьен.

— Я думаю, они ушли в небытие и ждут, когда мы позовем их снова.

— Если это случится.

— Но мы есть! Мы были одиноки в детстве и, возможно, проживем так всю жизнь, — вздохнула Шина.

— Но если мы находим кого-то, кто ищет нас, это потому, что мы сами их ищем, — заметил Люсьен.

— Я не совсем понимаю, — нахмурилась Шина.

— Думаю, вы понимаете, — ответил он. — Мы придумали себе друзей не только от одиночества. Мы искали свою половину, как и все в этом мире.

— По-моему, ее невозможно найти.

— Вы не верите в любовь?

— Верю, конечно, но я мало об этом знаю.

Шина чувствовала, что от этого человека исходит необъяснимый магнетизм. Очарованная, она смотрела в его глаза, словно нашла то, что искала всю жизнь.

Она ощутила странное покалывание в кончиках пальцев и испугалась, поэтому решила немедленно уйти. Она вскочила на ноги:

— Теперь мне действительно нужно идти. А то я утром буду уставшей и не смогу дать урок английского Мэди и Педро.

Понимая, что не сможет больше задержать ее, Люсьен медленно поднялся:

— Я получил огромное удовольствие от нашего разговора. А вы?

— Конечно! — ответила Шина.

— А вы не против, чтобы мы поговорили с вами как-нибудь еще?

— Да, естественно. Вы так добры. Не знаю, как благодарить вас.

— Не стоит благодарности, — ответил он. — Может быть, нам встретиться снова? Я так хочу еще раз услышать об Ирландии и о вашей вымышленной подружке, говорящей на языке гномов.

— Одно время я верила, что сама могу делать это, — улыбнулась ему Шина.

— Вы должны рассказать мне об этом, — сказал он. — Вы поужинаете со мной завтра вечером?

Сначала Шине показалось, что она ослышалась.

— Но… как я могу? Я… я не могу выйти до следующей недели.

— Нет, вы можете. Разве вам не сказали, что вы свободны по вечерам, после того как уложите детей спать. То же было позволено и мисс Робинсон, сестра которой работала секретарем в ООН. Жанна всегда останется с детьми, если ее попросить, хотя, конечно, за небольшое вознаграждение. Так что не волнуйтесь. Я сам обо всем позабочусь. Только скажите, принимаете ли вы мое приглашение?

— Я хотела бы, — сказала Шина.

— Посла и мадам Пелейо не будет завтра вечером, — продолжал Мансфильд. — Так что я свободен и приглашаю вас.

— Вы хотите пригласить именно меня?

— А кого же еще?

— О, благодарю вас!

Шина почувствовала сильное смущение. Они стояли очень близко друг к другу. Он был такой высокий и сильный. Она представила, как он нес ее из библиотеки сюда, такую маленькую по сравнению с ним. Как просто ему носить ее на руках. Но она решительно повернулась к двери:

— Мне нужно идти.

И опять желание быть с ним остановило Шину.

— Дивная ночь, — услышала она.

Шина уже повернула дверную ручку, но Люсьен оказался рядом.

— Я включу свет, — сказал он тихо.

— Нет-нет, — запротестовала она. — Вдруг кто-нибудь услышит. У меня есть фонарик Педро.

Шина попыталась улыбнуться, но теперь, вдали от огня, она не увидела выражения его лица. Она только чувствовала его близость. Шина быстро повернула дверную ручку и поспешила вверх по лестнице.