Медный всадник - Полина Саймонс Страница 25

Переложив пакеты в одну руку, он погладил Татьяну по голове.

– Нужно же отпраздновать твой день рождения! Пойдем.

Но она не могла сдвинуться с места. Неужели Александр тоже сознает, что в их поступке есть что-то нехорошее? Знает, в какой переплет она попала? Какой немыслимый поток чувств обрушился на нее?

Они пересекли Марсово поле и направились к Летнему саду. Поодаль медленно, лениво влекла свои воды Нева, поблескивая в лучах закатного солнца. Даже сейчас, в девятом часу вечера, было совсем еще светло.

Летний сад оказался неудачным выбором: они не могли найти свободной скамьи среди длинных извилистых тропинок, греческих статуй, величественных деревьев, густых, ровно подстриженных кустов.

Татьяна шла, низко опустив голову.

Наконец они отыскали свободное местечко около статуи Сатурна: не слишком приятное зрелище, поскольку Сатурн жадно запихивал крошечного младенца в широко раскрытый рот.

Александр принес четвертинку водки, немного ветчины, белого хлеба, банку черной икры и плитку шоколада. Татьяна вдруг обнаружила, что проголодалась. Александр велел ей съесть всю икру. Она протестовала не слишком рьяно. Прикончив половину банки, она протянула ему остаток.

– Больше не могу.

Запить икру было нечем. Пришлось сделать глоток водки прямо из бутылки. Татьяну передернуло: она ненавидела водку. Но вдруг Александр посчитает ее ребенком?!

Однако Александр заметил, рассмеялся и, взяв у нее бутылку, приложился к горлышку.

– Слушай, тебе совсем не обязательно это пить. Я просто хотел отпраздновать твой день рождения. Жаль, что забыл стаканы.

Ей казалось, что он занимает всю скамью, и его близость волновала и тревожила. Если она выдохнет, часть ее коснется части его. Татьяна была слишком потрясена, чтобы связно мыслить и тем более говорить: бушующий в душе пожар разгорался все сильнее.

– Таня, – мягко спросил Александр, – тебе не нравится еда?

– Нравится, – коротко обронила она и, откашлявшись, поправилась: – То есть очень вкусно, спасибо.

– Хочешь еще водки?

– Нет.

Она поспешно отвела взгляд от его улыбающихся глаз.

– А ты когда-нибудь была по-настоящему пьяна?

– Угу, – кивнула она, по-прежнему не поднимая головы. – Мне тогда было два года. Дотянулась до бутылки и почти всю выпила. Хорошо, бабушка вовремя спохватилась. Но меня все равно пришлось отвезти в больницу.

– Два года? И с тех пор ни разу?

Он случайно коснулся ногой ее ноги.

Татьяна покраснела.

– С тех пор ни разу.

Она поспешно отодвинула ногу и перевела разговор на войну. Александр покорно вздохнул и объяснил, что пока положение остается прежним. Татьяна почти не слушала. Зато, пока он говорил, она могла без опаски изучать его лицо. Опять у него щетина пробивается! Похоже, она никогда не видела его гладковыбритым. Интересно почему?

Но спросить она постеснялась. К тому же легкая тень усиков так соблазнительно оттеняла его полные губы!

Ей хотелось узнать, где он успел надколоть боковой зуб, но посчитала это неприличным. Хоть бы эти глаза цвета крем-брюле перестали улыбаться! Хоть бы ей удалось улыбнуться в ответ!

– Александр… скажи, а ты знаешь английский?

– Да, хотя давно не практиковался. То есть не говорил, с тех пор как мать с отцом… – Он осекся.

Татьяна поспешно тряхнула головой:

– Прости, пожалуйста, я не хотела… просто, если ты знаешь какие-то слова, мог бы и меня научить.

Глаза Александра вспыхнули так ярко, что кровь прихлынула к щекам Татьяны.

– Таня, – медленно выговорил он, – а какие именно слова ты имеешь в виду?

Она не смогла сразу ответить, боясь, что начнет заикаться.

– Н-не знаю. Может, «водка»?

– О, это совсем легко. «Водка» по-английски и будет «водка», – рассмеялся он.

Какой у него хороший смех! Искренний, заразительный, глубокий, настоящий мужской смех, зарождающийся где-то в груди и рвущийся на волю.

Он снова поднял бутылку:

– За что будем пить? Поскольку это твой день рождения, выпьем за тебя. За то, чтобы мы смогли отпраздновать твой следующий день рождения. И надеюсь, в более приятной обстановке.

– Спасибо. За это я тоже выпью глоток, – кивнула она, беря у него бутылку. – И хорошо бы рядом был Паша.

Александр, не отвечая, отставил бутылку и задумчиво оглядел Сатурна.

– Неудачное у нас место. Другая статуя была бы лучше, не согласна? Кусок в горле застревает при виде этого чудовища, пожирающего собственное дитя.

– А где еще ты хотел бы сидеть? – поинтересовалась Татьяна, с наслаждением надкусив плитку шоколада.

– Не знаю. Может, вон там, у Марка Антония. Кажется, где-то есть статуя Афро…

– Пора, – неожиданно вскочила Татьяна. – Я совсем отяжелела от такого количества еды. Нужно размяться.

Что она здесь делает?

Они вышли из сада и направились к реке. Татьяне ужасно хотелось спросить, как его звали раньше? Неужели Александром? Есть ли такое имя у американцев? И как его ласково звали в детстве?

Нет, она не имеет права на столь интимные вопросы. Вполне достаточно и прогулки по гранитной набережной в сумеречном вечернем свете.

– Хочешь еще немного посидеть? – спросил Александр немного погодя.

– Нет, я не устала. А ты?

– Давай все же отдохнем.

Они устроились на одной из скамеек с видом на Неву. На другом берегу сверкал золотом шпиль Петропавловского собора. Александр занял половину скамейки: длинные ноги расставлены, руки раскинуты по спинке. Татьяна нерешительно примостилась рядом, стараясь, чтобы их ноги не соприкасались.

Вид у Александра был самый беззаботный. Он двигался, сидел, говорил и улыбался так, словно и не подозревал о том впечатлении, которое производил на трепетную семнадцатилетнюю девушку. Все его существо словно излучало безмятежную веру в существование его собственного законного места во Вселенной. «Все это дано мне, – казалось, говорил он. – Мое тело, лицо, рост, сила. Сам я ничего не просил. Ничего не создавал. Ничего не добивался. Это дар, за который я ежедневно возношу благодарность, когда умываюсь и причесываюсь, дар, о котором забываю днем. Я не горд и не унижен этим даром. Он не делает меня тщеславным и спесивым, но и не внушает ложной скромности».

Каждое движение его тела кричало: я знаю, кто я есть!

На несколько секунд Татьяна забыла о необходимости дышать. Правда, потом волей-неволей пришлось вспомнить.

– Люблю глядеть на реку, – тихо заметил Александр. – Особенно в белые ночи. В Америке нет ничего подобного.