И всё равно люби - Кэрри Браун Страница 25

Хлопнула задняя дверь, послышалось какое-то царапанье и пыхтение.

Если только на улице не было совсем уж холодно, Рут всегда держала заднюю дверь открытой, просто вешала сетку от мошкары. На заднем крыльце они оставляли резиновые сапоги, кое-какую хозяйственную утварь, лопату, мотыгу, грабли, топор, корзинку, в которую она собирала сорняки во время прополки.

Ничего ценного там не было – неинтересно даже думать о том, чтобы украсть тут что-то. Где-то у них лежал и ключ от парадной двери, но и ее они никогда не запирали, во всяком случае, Рут не могла такого припомнить. И где теперь тот ключ, тоже не вспомнить.

Она посмотрела на ярко освещенную духовку, ровный жаркий свет. Со стороны гостиной и холла доносился приглушенный гул разговоров. Значит, гости все-таки пришли. Но почему же у них такие голоса, будто на поминках, будто они стараются говорить вполголоса, а смех звучит так вымученно и неловко. Жизнь продолжается, да.

Но где же Питер? Чем он занят, куда запропастился? Что с ним такое?

Тот же звук послышался снова: будто кто-то – или что-то – скребется в заднюю дверь.

Она бросила взгляд на телефон, висевший на стене, но прежде чем успела до него дотянуться, чей-то голос – вежливый воспитанный голос – произнес:

– Добрый вечер, мэм!

Рут медленно развернулась к двери, понимая, что в то время внезапный гость остается скрытым от нее темнотой, он-то видит ее прекрасно – ярко-синее платье, большую золотую брошь-солнышко, как мишень на груди, освещенную духовку и поднимающиеся сырные пышки, домашний беспорядок на кухонном столе, густые заросли за окном. Застонал, завыл ветер, нарастая откуда-то издалека.

Они с Питером проделали такой путь, подумала она. Сперва трудные молодые годы, потом долгая, порой выматывающая зрелость, а теперь вот ровные тропки старости… Что ждет их дальше? Когда она старалась это представить, ей виделись домашние сельские отельчики, пляжи – все те места, в которых они когда-то останавливались, пока Питер набирал учеников то здесь, то там, а богатый попечитель уступал им свой дом для отпуска как вознаграждение за тяжелую работу.

– Пожалуйста, помогите мне, – снова послышалось из темноты.

– Кто это? – спросила она и передвинулась к краю стола. – Кто пришел?

– Я поднимался по той тропе, – ответил голос. – Для туристов. Мне нужна помощь. Я с собакой. Собаке требуется помощь.

Почему же он не откроет дверь, почему не войдет?

– Прошу вас! – и на этот раз в голосе было больше настойчивости, чем мольбы. Впрочем, голос был молодым. «Да чего мне бояться. Просто какой-то турист, юный энтузиаст, любитель природы, собака его где-то поранилась, а он слишком робок, чтобы войти в дом».

Рут медленно пошла к двери.

На крыльце кто-то скулил, но она не могла разобрать, человек или животное.

– Иду! – отозвалась она. Непослушные пальцы неловко повернули круглый набалдашник на двери.

На крыльце стоял молодой человек, необычайно косматый – дреды до пояса, грязное лицо заросло бородой. За спиной он держал огромный походный рюкзак на металлическом каркасе, в темноте напоминавший жуткий горб. И целился в нее из пистолета, прямо в солнечную брошь на груди. У его ног лежала собака – бигль? – старая, седая, в пыльном сером наморднике. Глаза ее были закрыты, живот тяжело вздымался.

Она вспомнила другой пистолет, давным-давно в детстве. С тех пор за всю жизнь она больше не видела ни одного, но почему-то черное дуло, смотрящее на нее, показалось теперь таким знакомым, как будто все эти десятилетия она ждала его возвращения – ждала, когда же оно снова напомнит о себе. Она будто знала, что в один день так и случится – точно так же, как она научилась узнавать свои ночные кошмары и их ставшие привычными пейзажи.

Она закрыла глаза, открыла снова. Человек не исчез.

– Моя собака больна, она старая, – сказал он. – У вас есть машина. Я видел, стоит там на дорожке. Поэтому я и поджидал вас. Дайте мне ключи от машины.

С минуту она молчала, слова застряли в горле, словно задавленные там черным оружейным стволом.

В тот день они выстрелили в ее отца, они разыскали его тогда, но не убили, нет.

– Мне надо отвезти собаку к ветеринару, – громче повторил человек, будто она плохо слышала. – Дайте мне ключи от машины.

Ее ошарашило, насколько он был грязным – степень и глубина этой грязи. Одежда выглядела так, словно долго пролежала под землей, а потом ее откопали. Рюкзак на спине был весь увешан какими-то предметами – кастрюли, мотки веревки, тряпки, книга в мягкой обложке, изорванная в клочья и перемотанная леской, и почему-то мягкие игрушки – фиолетовый жираф в горошек и, кажется, рыба с пухлыми губами.

Она продолжала стоять молча. Тогда он, не опуская пистолета, протянул к ней руку и потряс перед ее лицом игрушкой, словно та могла говорить.

– Пожалуйста, помогите же мне, – повторил он. Говорил он странно, не разжимая губ, а голос его был высоким, каким-то детским, как у чревовещателя. Он избегал смотреть ей в глаза. – Я страшно болен, мне очень нужен доктор, – молил он голосом меховой зверюшки, которую держал в руке, и она разглядела, что это вовсе не рыба, а собака, только уши у нее от старости совсем оторвались, и оттого вид был такой гротескный.

Рут несколько раз доводилось встречать пациентов доктора Веннинг. В последние годы у нее оставалась только частная практика – только люди, оказавшиеся действительно в крайних обстоятельствах: арестованные или заключенные в лечебницу, но демонстрировавшие положительную реакцию на проводимое лечение – и те, чья история по каким-то причинам задела ее за живое. Как она встречала их, когда они приходили к ней в кабинет – Рут в это время обычно разбирала бумаги или что-то печатала, – уважительно, дружелюбно, сердечно. Как будто они и в самом деле были ее закадычными друзьями, которых она очень рада видеть.

Да. «Это мои старые друзья», – так она их и называла. Иначе зачем бы мне тратить на них время?

Этих людей было невозможно с кем-то спутать – отчаянно больные люди, которых невозможно принять за нормальных – во всяком случае нормальных в понимании Рут. Если встретишь такого человека на улице, мгновенно и безошибочно поймешь, что с человеком что-то серьезно не в порядке. Ее родной отец, как она поняла позже, тоже был аномалией: безупречно здравомыслящий по отношению к ней, даже нежный, – и скрывающий за этим сумеречные джунгли спутанного сознания. Дверь в эти джунгли он подпирал спиной, привалясь к ней небрежно и скрестив ноги – не позволяя потайной мешанине вывалиться наружу. «Душевные расстройства имеют столько же разных форм, сколько и физические болезни», – так говорила доктор Веннинг.

Да, стоящий перед нею человек – печальная жертва такого расстройства.

Он заткнул игрушку обратно за спину, снова схватил пистолет и потряс им перед ее носом. Потом нормальным голосом сказал:

– Я застрелю вас, если вы сейчас же не дадите мне ключи.