С.Е.К.Р.Е.Т. Книга 3. Что хотят женщины - Л. Мари Аделайн Страница 25

Я точно следовала инструкциям, изложенным в карточке Шага третьего: «Надень только то, что лежит в этой коробке, и ничего больше. Перед девятью часами вечера ты должна идти по Джексон-сквер. Иди по часовой стрелке по периметру живой изгороди. Потом, в девять часов, войди в музей через южную дверь. Она будет открыта».

В коробке лежали замечательный плащ свободного покроя, серая твидовая шляпа с плоскими полями, черные сапоги на каблуках, а еще чулки и подвязки. И ничего более.

И вот это я должна надеть? Посреди зимы?

Я всегда была человеком не слишком послушным. Но этот Шаг подразумевал полное доверие, и я последовала инструкции: надела присланную одежду, явилась на площадь, где мне полагалось быть, даже чуть раньше времени. Однако, когда обходила Джексон-сквер, сжала руки в кулаки и засунула их в карманы плаща. Успокойся. Никто же не догадается, что у тебя под плащом ничего нет.

Запах еды, исходивший от многочисленных закусочных на колесах, начал действовать на мои натянутые нервы, и мой желудок решил взбунтоваться. Я потуже затянула пояс плаща, все мои чувства обострились до предела. Во Французском квартале было людно, вечер благоухал ароматами Дня подарков. Я заподозрила, что фантазия, припасенная для меня, окажется нешуточным вызовом. В той папке я написала, что хотела бы «перейти все границы», и Комитет должен был понять, что я имела в виду нечто неприличное, совершенное публично, «но чтобы меня при этом не застукали», добавила в запись я как весьма важный момент. Этот Шаг должен был подвести меня именно к такому краю, но я должна была пройти через все так, чтобы не испытывать сожалений всю оставшуюся жизнь.

Я посмотрела на наручные часы. Пора. Я скользнула сквозь полуоткрытые железные ворота, ведущие в музей. Ни единого огонька не было видно в этой старой испанской крепости, где некогда располагался суд, потом тюрьма, а теперь разместился военный музей. Я до сих пор не приводила сюда Гаса, несмотря на всю его одержимость солдатами и историей, прежде всего потому, что вообще старалась избегать Французского квартала. Здесь было слишком много туристов, и, честно говоря, с парковками дело обстояло из рук вон плохо.

Я подергала первую дверь, но она оказалась запертой. И следующая тоже. Последняя наконец поддалась моим усилиям. Я вошла в темный просторный мраморный вестибюль. Сквозь окна я могла рассмотреть лишь тени пешеходов, все еще бродивших по площади снаружи.

– Соланж…

Я чуть не выскочила из собственной шкуры.

– Бог мой!

Я повернулась к очень высокому мужчине, стоявшему в темном углу; у него были широкие плечи, на глаза и нос падала тень от полей мягкой фетровой шляпы. Я могла рассмотреть лишь четкие линии его полных губ, изогнутых в улыбке. И темная кожа?..

– Прошу прощения, – сказал он слишком громко, на мой взгляд. – Но прежде чем ты подойдешь ближе, скажи, принимаешь ли ты Шаг?

Черт побери! Британский акцент!

Мужчина выглядел уж слишком спокойным и расслабленным. Я нервно оглядела полутемный вестибюль. А что, если я здесь в ловушке?

Доверие. Сделайэтосделайэто.

– Мы здесь одни? – шепотом спросила я, и стук моего сердца показался мне куда как более громким, чем мой голос.

– Думаю, да, – ответил он, и в его голосе послышалось недоумение.

Он сунул руки в карманы и вышел из тени, приближаясь ко мне, и я увидела, что он и в самом деле обаятельный чернокожий, явно с другой стороны Атлантики.

– Вы в этом уверены? Мне показалось, что не очень…

– Так ты принимаешь Шаг, милая? – снова спросил он, явно ничего не опасаясь.

Ах, этот его акцент!

Я снова окинула взглядом холл. Даже если кто-нибудь нас видит, что он мог бы сказать? Что Соланж Фарадей вошла в музей во Французском квартале в нерабочие часы? И что? Что какой-то красивый мужчина сжал мое узкое запястье здоровенной ладонью? Да кому какое дело? Он вполне мог быть моим кавалером. Может быть, он работал здесь и что-то забыл в своем кабинете, а потому вернулся?

Но вокруг, как и прежде, никаких свидетелей. Никто не мог видеть, как он увлекает меня к старомодному лифту, мягко вталкивает внутрь и с шумом захлопывает за собой решетчатую дверь. Никто не мог услышать, как бешено стучало мое сердце, когда он повернулся ко мне лицом, снимая фетровую шляпу и бросая ее на пол, чтобы открыть передо мной скульптурно вылепленное лицо, веселые глаза, черные и внимательные, и обритую наголо голову безупречной формы.

– Соланж, я в последний раз спрашиваю: ты принимаешь Шаг?

– Да!

Слово вырвалось стремительно и громко. Этот мужчина был столь оглушительно хорош собой, что я просто не могла отказать ему, несмотря на все мои страхи относительно секретности нашей встречи. Мне хотелось, чтобы он говорил еще, хотелось слышать этот мягкий бархатный акцент.

Я нервно сглотнула, когда он придвинулся ближе и навис надо мной, и его низкий голос приобрел легкую хрипотцу. Он схватился за решетчатую стенку лифта за моей спиной.

– Ну, моя дорогая, и во что мы поиграем?

Если не считать двух парней в колледже и краткого романчика год назад, я в основном встречалась с чернокожими мужчинами, включая и того, за которого вышла замуж. Не то чтобы мне не нравились представители других рас – определенно нравились, – но вот этот мужчина, стоявший передо мной, явно вобрал в себя все то, что только могло вобрать в себя Божье творение. Не дожидаясь моего ответа, он нажал кнопку, и древняя конструкция ожила, зловеще вознося нас над землей. Мужчина снял с меня шляпу и тоже бросил на пол.

– Посмотри на себя, – прошептал мужчина моей мечты. – Ты чудо. Начнем? Ты не против, любовь моя?

Я чувствовала, как клетка лифта подрагивает за моей спиной, и видела, как уходит вниз мраморный пол музейного вестибюля. Мужчина протянул руку к узлу пояса моего плаща.

– Да, – ответила я, отводя взгляд.

Мне совсем не хотелось выглядеть ошеломленной школьницей, но я и в самом деле потеряла дар речи.

Я наблюдала за тем, как одним движением он развязал узел. И снова нажал кнопку лифта. Кабина, резко дернувшись, остановилась, и мы оказались висящими в воздухе над вестибюлем. Мы видели все внизу, включая и нескончаемый поток пешеходов на ярко освещенной площади, но снаружи никто не мог нас увидеть.