Девушки начинают и выигрывают - Натали Крински Страница 25

— Привет, Бонни, — весело говорю я.

Она смотрит на меня с холодным безразличием. Бонни все еще злится на меня из-за истории с вибратором.

— Бон-Бон, — с надеждой произношу я… Это прозвище я придумала для нее на первом курсе, и, как правило, оно будит в Бонни добрые чувства. Особенно когда она сердится на меня, что обычно длится не слишком долго.

— Что, Хлоя. — Это звучит скорее как утверждение, а не вопрос.

— Чем занимаешься?

— Пишу эссе, — четко отвечает она.

— О, здорово! Можем позаниматься вместе! — восклицаю я, призвав на помощь весь оставшийся у меня энтузиазм.

— Я собираюсь ложиться.

— Надеюсь, ты не против, если я немного посижу, — робко спрашиваю я.

— Как угодно, Хлоя.

Решив дать ей несколько минут, чтобы успокоиться, я сажусь за свой компьютер и проверяю почту. Ничего интересного.

Я решаю посмотреть, не бросил ли YaleMale05 на этой неделе в меня комком сочувствия.

Разве я не упомянула, что я мазохистка?

Еще я надеюсь, что он, возможно, назвал свое имя, хотя это точно Максвелл.

Я размышляю.

Захожу на страничку «Йель дейли ньюс», наверное, в миллионный раз за эту неделю и жду, пока выскочит моя колонка, чтобы прочитать отклики.

Ну конечно, как и ожидалось, YaleMale05 действительно нашел время в своем плотном расписании, чтобы уделить мне толику внимания.

Я прокручиваю экран и вижу всего одно простое предложение под его псевдонимом:

Эта колонка про меня?

YaleMale05 много о себе воображает. Разумеется, правда, что его маскировка дала мне пищу для последнего материала. Но как он умудрился это понять? Максвелла всю эту неделю я даже не видела.

Возможно, он несколько более перспективен, чем я думала вначале.

Обдумывая данную мысль и готовясь покинуть сайт и по-настоящему начать заниматься, я заметила, что на этой неделе были присланы еще несколько откликов.

ЧЕРТГРРРРР88

Хлоя, кто бы ты ни была, писать ты не умеешь. Я изучаю английский язык, ты едва способна связать три предложения.

НАТАЛИ С.

Некоторым женщинам нравится, когда с ними обращаются как с людьми, а не как с куклами. Не заставляй всех остальных женщин выглядеть дурами. Мне жаль тебя.

Я тупо пялюсь на экран, не в силах придумать ни резкого ответа, ни саркастического замечания. Я чувствую себя неудачницей, пустой и даже… ненавидимой.

Неужели никто не видит в моих текстах юмора и иронии? Простых наблюдений за нашим поведением, когда мы пытаемся общаться с противоположным полом? Такое впечатление, что выстраданная мысль, которую я каждую неделю пытаюсь донести через свою колонку, уничтожена этими не имеющими лица критиками.

Внезапно на глазах у меня выступают слезы и начинают капать на клавиатуру. Терпеть не могу плакать. Не только портится цвет лица, но и словно выворачивается наизнанку душа. Но я не могу сдержаться. Эта кошмарная ночь начинает вытекать из моих глаз, сначала медленно, затем потоком.

Как могут люди, которых я даже не знаю, так меня обижать? Как могут мои материалы, источник большой гордости, превратиться в публичную катастрофу?

Судорожно вздохнув, я поворачиваюсь и пытаюсь нащупать коробку бумажных платков на столике у кровати. На меня вдруг наваливается смертельная усталость. Я хочу только одного — лечь не раздеваясь на кровать, прямо поверх покрывала, и заснуть в надежде проснуться где-то в другом месте. С кем-то другим. Или, скажем, пробудиться через два дня в Гарварде, ничего этого не помня.

Бонни смотрит на меня, и ее лицо смягчается. Она берет платки, которые я безуспешно искала, и направляется ко мне, сочувственно протягивая мне коробку. Я выхватываю один и сморкаюсь, тянусь за вторым, который она милосердно вкладывает мне в руку.

Она позволяет мне выплакаться. Бонни знает, когда надо делать подобные вещи. Она знает гораздо больше, чем я думаю.

Через несколько минут, когда мои рыдания сменяются всхлипываниями, она спрашивает.

— В чем дело? Что случилось?

Я поднимаю на нее глаза и тихо отвечаю:

— Ничего.

— Значит, мы просто так сидели последние десять минут, пока ты плакала? Что ж, замечательно. Тогда я ложусь спать, — говорит она полным сарказма голосом.

Я смотрю на нее, надеясь, что она пойдет спать, но она не сводит с меня глаз и терпеливо ждет ответа. Бонни каждый день ложится спать в полночь, но, если я уроню хоть одну слезу, она будет утешать меня до восхода солнца. У нее больше терпения, чем у меня.

Наконец я сдаюсь и по частям выкладываю свою историю. Мелвину не нравятся мои материалы. По крайней мере я так думаю. И я завалю экзамен. И я упала. А теперь еще и отзывы. Эти отзывы.

— Все идет не так, — спокойно делаю я вывод.

Бонни задумчиво слушает.

— Разреши взглянуть на эти сообщения, — просит она. — Кто эти люди, начисто лишенные чувства юмора? — добавляет она.

— Бонни! — сердито восклицаю я. — Ты хочешь вывести меня из себя? Мне совсем ни к чему знать о тысячах людей, которые меня ненавидят.

— Согласна, я немного преувеличиваю. — Ха! Ты только взгляни.

Через ее плечо я читаю сообщение, на которое она указывает — три коротких слова на экране.

БРАТ2

Ты меня смешишь.

— Видишь! — радостно восклицает Бонни. — Ты нравишься читателям!

— Да, на каждых трех, считающих, что у меня литературные способности Полы Абдул, приходится одинокий стрелок, который находит меня забавной. Очень ободряет.

— Хлоя, — говорит Бонни, глядя мне прямо в глаза, — заткнись.

Я смущенно опускаю взгляд.

— Ты помнишь, — продолжает она, — как в начале второго курса я вела ту обучающую программу?

— Угу. — Я киваю головой, не вполне понимая, куда клонит Бонни.

— И в группе были люди, не согласные с моей методикой преподавания. Они считали, что я допускала ошибки и тому подобное.

— Да.

— Ты помнишь, что ты мне сказала?

Я тупо смотрю на нее. Абсолютно не помню, что я ей сказала.

— Ты сказала, цитирую: «Если все тобой довольны, ты плохо делаешь свое дело. Ты даже не стоишь того, чтобы тебе об этом сказали. Ты скучная».

Я улыбаюсь:

— Я действительно это сказала. Я такая мудрая.

— Нет, ты не мудрая. — Она делает паузу. — Хлоя, ты считаешь, что можно вести секс-колонку и быть всем лучшей подругой? Ты пишешь о том, что задевает в людях определенные чувства. Вполне естественно, что некоторым не нравится, что ты говоришь.