Венера и воин - Сьюзен Гастингс Страница 25

– От этого? – Он указал на красные полосы на руках Пилы.

Пила в знак подтверждения опустила глаза.

– Чтобы мое эстетическое чувство еще больше не пострадало, – Валериус, покачав головой, посмотрел на следы от побоев, – намажься мазью из окиси свинца и цинка, это уменьшит воспаление и боль. Я велю сшить тебе новое платье, голубое, как море, оно лучше подойдет к твоим глазам, и оно должно быть очень коротким, чтобы я лучше видел твои прекрасные ноги.

Он поднялся и позвал раба. Тот должен был позаботиться о портном, который немедленно сошьет новую одежду для Пилы. Валериус полез в свой мешочек с деньгами.

– Вероятно, эта серебряная застежка подойдет больше, чем золотая, – сказал он и протянул ее Пиле.

Она снова упала ниц, но Валериус кивком поднял девушку.

– Расскажи всем людям, как я милостив, мне это приятнее, чем то, что ты бросаешься к моим ногам.

Не взглянув больше на Пилу, он покинул комнату. Раб повел Пилу, чтобы портной снял с нее мерку.

Валериус размашистыми шагами торопился в покои Ромелии, куда она удалилась тотчас после появления своего супруга. Не постучав, он распахнул дверь. Ромелия нахмурила лоб. Даже супругу не позволялось без объявления входить в ее покои.

По опасному блеску в его глазах она поняла, что он сильно разгневан. Мгновенно она изменила выражение лица и приветливо улыбнулась.

– Почему так стремительно, Валериус?

– Замолчи, ты, фальшивая змея, – ответил он в ярости. – Я возмущен выходкой с Пилой.

– Почему ты так волнуешься из-за рабыни? – Ромелия пожала плечами.

– Я волнуюсь не из-за рабыни, а из-за тебя.

– Ах, я могу делать с рабыней все, что захочу. Она подняла против меня руку. Я велю распять ее на кресте.

– Ничего ты не сделаешь! – гневно воскликнул он.

– Позволь, Валериус. Если рабы будут поднимать руку на своих господ, к чему это сможет привести?

Валериус опустился на скамейку и глубоко вздохнул. Предстояло тяжелое объяснение.

– То, что Пила подняла против тебя руку, – это одна история, и только в моей власти наказать ее за это, но об этом речь не сейчас.

– Почему? – надула губы Ромелия. – Почему?

– Из-за твоего непослушания мне. Я запретил тебе отрезать волосы у Пилы. Разве это было сказано недостаточно ясно? Ты осмеливаешься противиться моим словам? К сожалению, я не могу бросить тебя на съедение львам, как бы я этого ни хотел.

У Ромелии пресеклось дыхание.

– Замолчи! – Валериус прервал ее до того, как она смогла возразить. – Я возмущен тем, что ты всерьез не воспринимаешь меня, пытаешься обойти мои указания, хочешь обмануть меня и откладываешь свои действия на то время, когда я нахожусь на форуме или в курии. Весь Рим лежит у моих ног, только моя собственная жена делает из меня дурака.

– Поверь мне, в мои намерения не входило унизить тебя каким-либо образом. Я не знала, что эта рабыня так много для тебя значит.

– Она не значит для меня ничего, она радует мой глаз и льстит моему эстетическому чувству, как алебастровая лампа или мраморная статуя. Более ничего. Ты всегда меня неправильно понимала, драгоценная Ромелия.

Валериус понизил голос.

– Я знаю, что ты используешь Пилу для единоборства со мной. Я предупреждаю тебя, не заходи слишком далеко. У Пилы останутся ее волосы, и завтра она будет присутствовать на конвивиуме. Это мое последнее слово. А сейчас пошевеливайся и позаботься о приготовлениях к празднику, как тебе подобает.

Он отвернулся и покинул комнату. В лице Ромелии не дрогнул ни один мускул. Она долго смотрела на дверь, в которой исчез Валериус. Затем уголки ее рта дрогнули и на губах появилась презрительная улыбка.