Это подиум, детка! Сказка о московских куколках - Маша Царева Страница 25

Незнакомец беспокойно заворочался, но не проснулся. Было ему лет пятьдесят – пятьдесят пять. Серое лицо, нос в красноватых прожилках, седина на висках и неряшливая проплешина на затылке, выпуклая красно-коричневая родинка на щеке. Почему-то при взгляде на эту родинку Алену затошнило.

Бесшумной змеей выскользнув из кровати, она бросилась в ванную, ледяной водой умыла лицо. Выглядела она так, что краше в гроб кладут – бледная, глаза припухли, в растрепанных волосах запуталось перо. На сушилке для полотенец обнаружились ее аккуратно сложенные джинсы. А вот космического боди нигде не было – пришлось схватить валявшуюся на полу мужскую футболку, на которой был изображен Ленин со сложенными в комбинации fuck off пальцами. Она видела такие футболки в сувенирном ларьке на Арбате. «Он еще и иностранец, – подумала Алена, – москвич бы такую ни за что не купил!»

Постепенно скомканные обрывки воспоминаний всплывали в ее памяти, точно брошенные на дно омута вспухшие трупы. Кажется, тот дядька подошел к ней в баре. Кажется, он называл ее russian beauty и при этом громко хохотал над тем, какая она пьяная. Кажется, он говорил по-немецки, а она отвечала ему на английском, из которого он понимал лишь несколько слов. Немец кормил ее жареным мясом и картошкой фри. Алена наворачивала за обе щеки, легкомысленно забыв о диете – за последние месяцы она отвыкла от вида и запаха нормальной вкусной еды, и ей казалось, что она попала в рай. А уж когда вместе с ароматным кофе принесли огромный торт «Наполеон» – тут она едва не прослезилась от умиления и даже заявила, что теперь она готова следовать за добрым незнакомцем хоть на край света. И еще было море выпивки. Виски, шампанское, легкое испанское вино, какие-то разноцветные коктейли, на десерт – ледяная водочка, которую Алена закусывала тортом, а немец диву давался: ну дают эти русские!

Из ресторана ее выносили на руках. Алена пыталась пробормотать свой адрес, но губы ее не слушались – да немец все равно вряд ли понял бы это бессвязное лепетание. Так они и оказались в гостинице. А потом…

Вот что было потом, Алена напрочь забыла. Это было и странно, и страшно, и удивительно – но в первую очередь это было правдой. Она. Не. Помнила. Был. Ли. У. Нее. С тем. Мужчиной. Секс.

Чертовщина какая-то.

– Russian beauty… – слабо позвали с кровати.

– Черт! Черт, – шепотом выругалась Алена, водружая на плечо рюкзак.

Утренняя встреча с немецким старцем в ее планы не входила. Кто знает, что у него на уме? Кто знает, что она ему наобещала? А так с глаз долой – из сердца вон.

Закон московского выживания номер сто двадцать пять: если ты не помнишь, был ли у тебя ночью секс, значит, в любом случае этот потенциальный секс не считается!

Она заглянула в комнату, натянув на лицо самую приветливую из возможных улыбок. И сказала на русском:

– Пока! В смысле – bye-bye! Я не знаю и не горю желанием знать, как тебя зовут. Я сделала большую глупость, но это все от стресса. Я и правда russian beauty, несчастная русская манекенщица, и меня вчера чуть не изнасиловали, understand? А потом ты меня поил, кормил и казался посланцем неба, а дальше я ничего не помню. Поэтому давай считать, что мы незнакомы вовсе. Хотя что я тут распинаюсь, все равно ты меня не понимаешь, задница.

– Сад-ни-тса, – с улыбкой повторил немец, гордый за свой русский, – for you! Come!

И тут Алена заметила, что он размахивает каким-то конвертом. Неужели написал ей любовное письмо? Или там компрометирующие фотографии их страстного соития, которые он сейчас попытается ей впарить?

Вот странно – принимая из его рук конверт, Алена даже и не думала о том, что там могут оказаться деньги. Ей просто в голову не пришел самый простой и логичный вариант. Немец улыбался, она была готова уйти, но ею двигало любопытство, вот она подошла и взяла конверт. А потом он долго тряс ее ладонь в своей руке и, кажется, за что-то благодарил – из его экспрессивной лающей речи она не поняла ни одного слова. Хотелось спать. И кофе – смертельно хотелось кофе. «Интересно, что это за гостиница? – думала Алена. – Может быть, тут внизу есть кафе, где я смогу позавтракать?.. Или нет, а вдруг меня догонит этот старик? Лучше найду милый ресторанчик неподалеку…»

Она вежливо попрощалась. Потом она часто будет вспоминать этот момент. Мусолить в памяти каждую возможную эмоцию, приписывать себе ощущения, которые она на самом деле не испытывала, – для самооправдания. Почему она была такой спокойной? Почему она думала о чем-то будничном – о том, на какой станции метро она находится, о том, что лучше бы съесть на завтрак – омлет или оладушки с медом? Как будто бы она каждый день снимает в баре престарелых иностранцев и ночует в их гостиничных номерах…

Не было в ней ни стыда, ни отчаяния, ни дребезжащего чувства гадливости. Может быть, то был эффект от перенесенного в ночном клубе стресса? Словно что-то сломалось в ней, что-то изменилось.

И с тех пор все стало по-другому, все пошло не так.

А в конверте на самом деле оказались деньги. Алена удивленно пересчитала их в лифте. Денег было много – полторы тысячи долларов.

Чудеса!

Когда голос Марины Аркадьевны Хитрюк становился тягучим и сладким, как растопленный на солнце шоколад, Алена настораживалась. Амплуа доброй феи Хитрюк не шло совершенно.

– Аленушка, – голос в телефонной трубке был таким приторным, что у слушателя мог легко развиться сахарный диабет, – есть работа, солнышко.

– Какая же? – без особого энтузиазма отозвалась она.

– Карлу Лагерфельду нужна прима для шоу в Париже!

– Что? – оторопела Алена.

– Шутка, – рассмеялась Марина Аркадьевна, – ничего особенного, но в твоем положении выбирать не приходится, не так ли? Ты ведь все еще должна мне за портфолио. Это показ мод.

– В клубе? – насторожилась Алена.

– Нет, во Дворце пионеров! – гаркнула Хитрюк. – Конечно, в клубе. А почему у тебя, собственно, такой тон?

– Потому что я, собственно, манекенщица, а не девушка легкого поведения, – огрызнулась она.

– Ах, ты об этом. Мне рассказали. Аленушка, мне очень жаль. Но такое случается нечасто, – причмокнула Марина Аркадьевна.

– Вот как? А девчонки говорили, что через раз.

– Ты их больше слушай. «Бельевые» манекенщицы, да еще те, кто работает в основном по клубам, всегда балансируют на грани. И вообще, большинство из них бывшие стриптизерши, которые и не такое видали… Нет, это безобидный показ. Правда, устраивает его секс-шоп, но все чин чинарем.

– Что значит секс-шоп? Мы будем демонстрировать фаллоимитаторы?

– Не будь занудой. Там просто забавная одежда. Костюмы горничных, распутных медсестричек, плейбоевских зайчиков, сексапильных стюардесс и…

– Нет, – перебила Алена, – я в этом цирке принимать участие не буду.

Она отлично знала, что ответит на это Хитрюк. Марина Аркадьевна терпеть не могла, когда ей перечили, тем более такие мелкие сошки, как Алена. Но неожиданно железобетонный голос директорши смягчился, и в нем появились покровительственные материнские нотки: