Светлячок надежды - Кристин Ханна Страница 25

– Я пошутила.

Мой юмор не производит на него впечатления. Наверное, он живет в мире, где люди сами выращивают себе еду, а перед сном читают книги по философии. Он чужой в моем мире – как и я в его.

– Понятно. Хорошо. Дело в том, что произошедшее с вами нельзя назвать сердечным приступом.

– Инсульт?

– Во время приступа паники симптомы часто…

Я сажусь.

– О нет! У меня не было приступа паники.

– Вы принимали наркотики до того, как с вами случился приступ паники?

– Разумеется, я не принимаю наркотики. Я похожа на наркоманку?

Похоже, он не знает, что со мной делать.

– Я позволил себе пригласить коллегу для консультации…

Не успевает он закончить предложение, как ширма раздвигается, и к моей кровати идет доктор Харриет Блум. Она высокая и худая; первое, что приходит в голову – резкая, пока вы не видите ее мягкого взгляда. Мы с Харриет знакомы много лет. Она известный психиатр и много раз была гостем на моем шоу. Приятно видеть знакомое, доброжелательное лицо.

– Привет, Талли. Я рада, что сегодня моя смена. – Харриет улыбается мне, потом смотрит на доктора Гранта. – Итак, Десмонд, как наша пациентка?

– Отвергает приступ паники. Очевидно, предпочитает сердечный приступ.

– Вызовите мне такси, Харриет, – говорю я. – Хочу убраться отсюда к чертовой бабушке.

– Она сертифицированный психиатр, – объясняет мне Десмонд. – И не занимается вызовом такси.

Харриет смущенно улыбается мне.

– Дес не смотрит телевизор. Вероятно, он и Опру не узнал бы.

Я не удивлена, что мой врач считает ниже своего достоинства смотреть телевизор. «Слишком крутой, чтобы ходить в школу» – это про него. Готова поклясться, что когда-то он был буяном, но мужчина средних лет с татуировками – не мой стиль. Наверное, в гараже у него хранится мотоцикл «харлей-дэвидсон» и электрогитара. И действительно, только рокер может не знать Опру.

Харриет берет у Десмонда мою карточку.

– Я назначила магнитно-резонансное сканирование. Санитары сказали, она сильно ударилась о землю. – Доктор смотрит на меня, и я снова замечаю его оценивающий взгляд; наверное, считает меня чокнутой. Белая женщина средних лет в дорогой одежде, которая без видимой причины падает ничком.

– Поправляйтесь, мисс Харт. – Его участливая улыбка вызывает раздражение, но он быстро уходит.

– Слава богу, – вздыхаю я.

– У вас был приступ паники, – говорит Харриет, когда мы остаемся одни.

– Глупости.

– У вас был приступ паники, – повторяет Харриет, уже мягче. Она откладывает карточку и подходит к кровати. Ее лицо, слишком резкое, чтобы считаться красивым, отличается царственным, невозмутимым спокойствием, но глаза принадлежат трогательной женщине, которая, несмотря на строгие черты лица и чопорность, – которая глубоко сочувствует людям. – Насколько я понимаю, у вас была депрессия? – спрашивает Харриет.

Я хочу солгать, улыбнуться, рассмеяться. Но неожиданно киваю, стесняясь собственной слабости. В каком-то смысле я действительно предпочла бы сердечный приступ.

– Я устала, – тихо говорю я. – И почти не сплю.

– Я выпишу ксанакс, чтобы снять тревожное состояние, – говорит Харриет. – Начнем с половинки миллиграмма три раза в день. Думаю, несколько сеансов психотерапии тоже не помешают. Если вы готовы приложить усилия, попробуем вам помочь вернуться в колею.

– История жизни Талли Харт? Спасибо, нет. Премного благодарна. Моим девизом всегда было не думать о том, что приносит страдания.

– Я кое-что понимаю в депрессиях, – говорит она, и я слышу укор и горечь в ее голосе. И вдруг мне приходит мысль, что Харриет Блум тоже разбирается в горе, отчаянии и одиночестве. – Депрессии не нужно стыдиться, Талли, и ее нельзя игнорировать. Может стать хуже.

– Хуже, чем теперь? Разве это возможно?

– Еще как, можете мне поверить.

Я слишком измучена, чтобы расспрашивать ее, и, честно говоря, не хочу знать того, что она мне может сказать. Боль в шее усиливается.

Харриет выписывает два рецепта и протягивает мне. Я смотрю на листки. Ксанакс против приступов паники и амбиен, снотворное.

Всю жизнь я избегала наркотиков. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять почему. Когда ты все время наблюдаешь, как твоя мать ловит кайф, потом ходит, спотыкаясь, и блюет, то видишь все страшные последствия наркотиков.

Я поднимаю глаза на Харриет.

– Моя мать…

– Знаю, – останавливает меня Харриет.

Вот что значит жить в лучах славы – всем известна моя печальная история. Бедная Талли, не знавшая любви и брошенная матерью, хиппи и наркоманкой.

– Ваша мать злоупотребляет наркотиками. Вы правы, что проявляете осторожность. И воспользуйтесь рецептами.

– Хорошо бы мне еще избавиться от бессонницы.

– Можно задать один вопрос?

– Конечно.

– Как долго вы притворялись, что не страдаете?

Вопрос оглушает меня.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Потому, Талли, что иногда чаша переполняется слезами, и тогда содержимое выплескивается.

– В прошлом месяце умерла моя лучшая подруга.

– Понятно, – говорит Харриет. И все. Потом кивает. – Приходите ко мне, Талли. Запишитесь на прием. Я могу вам помочь.

Когда она уходит, я откидываюсь на подушки и вздыхаю. Правда о моей ситуации забирается ко мне в кровать и занимает слишком много места.

Симпатичная пожилая женщина отвозит меня на магнитно-резонансное сканирование, где красивый молодой врач называет меня «мэм» и объясняет, что в моем возрасте падения часто приводят к травме шеи и что скоро боль пройдет. Он выписывает мне обезболивающее и говорит, что мне полезна физиотерапия.

К тому времени, когда меня отвозят обратно в палату, силы совсем заканчиваются. Я терплю, пока медсестра рассказывает, как мое шоу, посвященное детям-аутистам, помогло спасти жизнь кузине ее лучшей подруги, а когда длинная история наконец заканчивается, даже выдавливаю из себя улыбку и слова благодарности. Медсестра дает мне снотворное. Потом я ложусь в кровать и закрываю глаза.

И впервые за несколько месяцев крепко сплю до утра.