Пятьдесят оттенков любви. Свадьба и развод по-русски - Ляля Брик Страница 25

— А вдруг я ошибаюсь, сделаю что-то не то, — усмехнулся он. — Например, встану и уйду. Пока ты не скажешь от открытым текстом, чего желает твоя душенька, я буду есть фрукты. Их много, хватит надолго.

Несколько секунд он подождал реакции Кати, но так как ее не последовало, то взял с тарелки ожерелье винограда и, перебирая его словно четки, стал по ягодке переправлять это созданные природой украшения в рот. Катя наблюдала за ним, но продолжала молчать.

— Тебе легче просидеть так до вечера, чем выговорить всего одно слово, правда?

Катя едва заметно кивнула головой. Артур же глубоко и горестно вздохнул.

— Но неужели после того, как я тебя всю перепахал, тебе так сложно сказать: я горю, как факел, от желания потрахаться с тобой. И все. И через минуту уже будешь ласкать мой ненаглядный пенис. Ты же с моей ширинки глаз не сводишь. Ну, давай, говори. Не можешь сразу, давай по буквам. Начинаем. Хочу с тобой т…

— Артур, — взмолилась Катя, — неужели обязательно это произносить вслух?

— Обязательно, — неумолимо, как учитель преподающий урок плохому ученику, ответил Артур. — Пойми раз и навсегда — секс — это свобода. А если он не ведет к свободе, на кой черт им заниматься? Сейчас — ты раба, а должна стать госпожой. И когда ты ею станешь, то и во всем другом тоже будешь свободной. Так что, давай, я жду.

Катя затравленно посмотрела на Артура, как смотрит жертва на своего мучителя.

— Я хочу с тобой…

— Дальше.

— Я хочу с тобой тра…

— Ну!

— Я хочу с тобой трахаться! — наконец вытолкнула она из себя, словно пробку из бутылки, это проклятое застревающее, как кость в горле, слово.

— Вот видишь, все просто. Теперь повтори эти слова пять раз.

— Нет!

— Да! Иначе сказанное не будет считаться. Нужно закрепить достигнутое.

— Я хочу с тобой трахаться, я хочу с тобой трахаться, я хочу с тобой трахаться, я хочу с тобой трахаться! — Внезапно Катя остановила это словесный конвейер и перевела дух.

— Ты сказала четыре раза, я считал. Нельзя давать себе поблажку. Раз не досказала, говори еще пять раз.

Катя стала повторять прежний текст, и при каждом новом повторе это слово все спокойнее и легче слетало с ее уст. Закончив лексическое упражнение, она как-то странно посмотрела на Артура.

— Это все ужасно, — почти плача, проговорила она.

— Это замечательно, только не привычно. От тебя просто отходит грязь, а тебе кажется, что ты расстаешься с чем-то очень важным в себе. Но вскоре ты поймешь, что это была на самом деле всего лишь обыкновенная слякоть. Мы все по уши загрязнены. У нас все нечисто. Испражняться — нечисто, сморкаться — нечисто, плеваться — нечисто. Зато делать друг другу пакости, желать ближнему самое плохое — это вполне в порядке вещей. Этого мы не стесняемся.

— О чем ты говоришь, Артур?

— О том, что мы живем в перевернутом мире. Мы постоянно боимся испачкаться. А знаешь, почему? А потому что мы все в дерьме. Потому-то так и боимся грязи, что очень хорошо знаем, что это такое. А грязь все, к чему прикасается, превращает в грязь. Вы поди у себя дома вообще не говорите о сексе.

— Нет, — призналась она.

— У тебя же два мальчика, неужели ты ни разу не говорила с ними на эту тему?

— Ни разу.

— А ведь это нормальная чистая тема. Гораздо более чистая, чем перемалывание косточек вашему соседу или начальству. Знаешь, я бы на вашем месте как можно чаще расхаживал голыми по квартире.

— Всей семьей? — от изумления у Кати глаза приобрели форму обруча.

— Только всей семьей. Чем больше твои дети будут видеть вас голыми, тем меньше у них будет нездорового любопытства к человеческой анатомии. Они будут воспринимать то, что отличают мужчину и женщину, как норму, как самую естественную вещь. А еще лучше заниматься при них любовью.

— Ну, уж нет, ни за что! — решительно воспротивилась такой перспективе Катя.

— А ты хочешь, чтобы они все узнали из порнофильмов и журналов? Ты еще не находила у них таких фотографий?

— Однажды нашла несколько снимков. Там были голые женщины.

— Ты их, конечно, тут же разорвала и выбросила.

— А что же я должна была с ними делать, на стену повесить?

— А почему бы и нет? Висят же у тебя на стене какие-нибудь идиотские кошечки?

— Как ты узнал? — пришла в изумление Катя.

— Да их отсюда даже видно, — усмехнулся Артур. — Понимаешь, грязь возникает тогда, когда появляются запреты. Если вдруг найдется идиот, который запретит умываться по утрам, и отыщутся миллионы других идиотов, что последуют этому примеру, то те, кто вопреки запрещению все равно станут плескаться над раковиной, будут восприниматься остальными, как совершающее нечто грязное и непристойное. Все, что запретно, то потенциально грязно. А потому любой запрет — это глупость.

— Не согласна. Ну а наркотики, по-твоему, не надо запрещать?

— Само собой, что не надо. Будь они в свободной продаже, у людей возникало бы меньше желания их потреблять. Многие приучаются к ним как раз потому, что на них наложено табу. Но я не люблю наркотики, это ужасно.

— Ты принимал наркотики?!

— Да, немного, — сознался Артур. — Но мне не нравится, когда уходишь в кайф с помощью препарата. Секс лучше, потому что он естественен. Секс не разрушает, а освобождает, если к нему правильно относиться, а наркотики разрушают и закабаляют. Вот почему я предпочитаю заниматься любовью. Ладно, хватит на сегодня разговоров, у меня больше уже нет сил — так хочется тебя трахнуть.

Внезапно Артур перелетел из кресла на кровать и сделал посадку рядом с Катей. Одна его рука тут же залезла ей под подол сарафана, другая — отправилась на прогулку по ее груди. Неожиданно он остановился.

— Скажи, а что ты сейчас хочешь сделать? Только не смущайся.

— Раздеть тебя, я еще никогда не раздевала мужчину, — не сразу призналась Катя.

— В чем проблема?

Артур лег, Катя нависла над ним и распахнула створки его рубашки. Несколько секунд она любовалась темным от загара шелком его нежной, без единой волосинки, почти женской кожи, затем втянула в рот его соски, поласкала их языком и предприняла спуск к скважине пупка. Это чистое без всякой растительности, но в тоже время крепкое мужское тело, вызывало в ней неутолимое желание его гладить и ласкать. Ее руки мягко массажировали его плечи и живот, ее губы касались розовых ободков вокруг двух малюсеньких выпуклостей на груди. Она расстегнула ремень на брюках, спустила вниз молнию и стала медленно стаскивать их с него. Теперь на нем из доспехов оставались только плотно обтягивающие бедра трусы. Но она не спешила взять этот последний редут, защищающей его от полной наготы, а принялась покрывать короткими поцелуями бедра и ляжки.